Фролов расслабился, хотя его глаза все еще были мутными от недоверия.
— Ладно, — произнес он, опуская руку. — Договорились. Но и ко мне прошу обращаться по званию.
— По какому такому званию? — нахмурился Удалой. — А откуда нам знать, что у тебя есть звание? Ты не в форме. Начальство нам тебя не представляло. Удостоверение личности офицера ты нам не показывал. С такой же легкостью ты можешь назвать себя майором. Или контр-адмиралом.
— Вы тоже не представили мне ваших удостоверений, — парировал он.
— Согласен, — кивнул Удалой. — Но нас больше, и диктовать условия будем мы. Разве у тебя есть выбор?
— Есть, — ответил Фролов, сел на скамейку и крепко сложил руки на груди.
Идти на ответственную работу с группой, которая не слажена и не связана единой целью — это беда. Этот Фролов явно знал больше нас и был проинструктирован по-другому. Это было видно невооруженным глазом.
— Ладно, будем считать, что познакомились, — подвел я итог беседы и перевел взгляд на Фролова. — Что касается вас, товарищ капитан, то рекомендую вам безоговорочно выполнять все мои приказы и распоряжения. В противном случае, вы рискуете остаться в одиночку посреди афганской пустыни без всяких шансов на помощь и поддержку. Выживать и добираться до России будете самостоятельно.
Фролов вдруг неожиданно приятно улыбнулся, глаза его потеплели.
— Запомните эти слова, майор. И повторите их, когда мы приземлимся.
Вот тут-то мне стало по-настоящему тревожно.
Было уже за полночь, когда из пилотской кабины вышел штурман и предупредил:
— Готовьтесь! Через десять минут будет над точкой выброски.
Первым, как это обычно, снаряжение на себя надел Смола, проверил все карабины, перетряхнул парашютную сумку и поднял на меня вопросительный взгляд.
— Командир, стропореза нет.
— Главное, чтобы парашют был, — за меня ответил Удалой и, в самом деле, проверил наличие в камере основного парашюта.
— Если кто-то собирается со мной шутки шутить… — едко процедил Смола, выразительно поглядывая на Фролова, и недвусмысленно врезал кулаком по перегородке. — Клянусь своим стволом, ему не поздоровится.
— Да не тряси ты тут своим стволом, — степенно заметил Остап, регулируя подвесную систему на своем могучем торсе. Лямки едва сходились. — Кто задумал про нас плохое, сам убьется об землю. Так уже не раз бывало.
Напялив на себя парашют и затянув лямки, я глянул в иллюминатор. Полная луна на звездном небе слепила глаза, но под крылом самолета клубились сплошные призрачно-серые облака. Значит, на земле будет полный мрак, свет луны не пробьется сквозь густую облачность. Я все еще не понимал, как мы будем искать друг друга. Кричать во все горло — крайний и самый дурной способ обозначить себя.