Песчаная грива крепкого, горького на вкус ветра, хлестала по нашим лицам. Мы стояли на вершине валуна спиной к спине, лицами — на все четыре стороны, вглядываясь в мрак.
— Вижу, — сказал Остап.
Где-то в толще пыльного марева тускло горел неподвижный красный маячок. Трудно было определить до него расстояние, потому как не были видны какие-либо иные ориентиры. Так бывает ночью на море, когда отсутствует линия горизонта, и вода сливается с ночным небом, и невозможно понять, что там мерцает вдали — низкая звезда или фонарь на мачте корабля.
Я отцепил от груди маячок и перекрестил ночь, рисуя крест. Я сильно сомневался в том, что наш высокопоставленный коллега знает значение этого знака, но как-то надо было налаживать коммуникацию.
Красный маячок оставался неподвижен. Фролов, по всей видимости, стоял или сидел лицом к нам и не реагировал. Возможно, он не заметил моего сигнала, и я его повторил дважды.
— Наверное, они кивает нам в ответ головой, — предположил Остап.
— Командир, я сегодня же займусь воспитанием этого связиста, — пообещал Смола и так стиснул кулаки, что хрустнули суставы пальцев.
— В ваших словах сквозит агрессия и ирония, — отозвался Удалой. — А все, может быть, объясняется просто. Он повредил ногу при приземлении. Или боится идти по пустыне один. Или воспринимает наш сигнал так: «Стой на месте, мы к тебе идем». Будь я таким же лошарой, как он, именно так бы и подумал.
— За мной, — сказал я и спрыгнул с валуна.
Песок сек лицо, забивался в рот, нос и глаза. Удалой, который в отличие от всех нас крайне тяжело переносил погрешности в гигиене, стянул с себя майку, повязал ее на голову и обернул вокруг лица, закрывая рот и нос.
Пока мы шли, я снова и снова убеждался в обманчивости расстояний до огоньков в кромешной тьме. Создавалось ощущение, что красный маячок удаляется от нас с той же скоростью, с какой мы к нему приближались. Уже прошло четверть часа, а мы все боролись с ветром и песком, а «красный глаз» по-прежнему мерцал где-то вдали. Иногда мне казалось, что он плавно сдвигается то вправо, то влево, но, скорее всего, это были всего лишь иллюзорные эффекты.
— Хоть бы, скотина, пошел нам навстречу, — бормотал Остап. — А если он сидит на противоположном краю глубокого ущелья?
Никто не ответил. Никто не знал, как долго нам идти, но чем дольше мы шли, тем все более странным казалось нам поведение Фролова. Возможно, Удалой прав — с ним что-то случилось, и он физически не может пойти нам навстречу. Эта версия была для меня самой желанной, ибо если выяснится, что Фролов жив и здоров, а навстречу нам не пошел только по причине своей гордыни и глупого самомнения, то быть жестоким разборкам. Смола такого отношения к себе не потерпит.