— Смола, я делаю то, что должен.
— Нет, нет, нет!! — вдруг закричал Смола. — Ты должен пристрелить его сам! Сейчас же! Немедленно! Ты должен это сделать, потому что мы тебе верим, потому что ты всегда был справедлив и беспощаден к врагам! Если доверишь это сделать мне, я буду тебе благодарен! Если прикончишь его сам — я не обижусь!
— Его никто не тронет, — твердо сказал я. — Выпей воды и успокойся. Нам скоро выходить…
Тут даже скупой на эмоции Остап опешил:
— Командир, Удалой погиб из-за Дэвида. Такие вещи прощать нельзя. Я сдохну от ненависти, если мы его не расстреляем. Зачем он нам? Ему нельзя верить! Он не приведет нас к складу, поверь мне. Он снова подставит нас…
— Остап, оставь свое мнение при себе, — жестко ответил я. — Я не советуюсь с вами. Я приказываю.
— Это все так… Но скажи — разве я часто ошибался? Я когда-нибудь говорил откровенную чушь?
— Командир! — взревел Смола, который накрутил себя до предела, и, по-моему, уже не отдавал отчет своим словам и поступкам. — Считай, что я подал тебе рапорт об отставке!! Но эту суку я расстреляю!! А потом делай со мной что хочешь!! Мне пофиг!! А свой долг я все равно выполню!!
Кажется, наступил момент, когда надо было проявить железную волю. Я подскочил к Смоле и схватил его за горло.
— Нет, парень, ты ошибаешься!! — закричал я ему в лицо. — Я не принимаю от тебя рапорта! Можешь сожрать его и запить шаропом! Ты будешь подчиняться мне и выполнять мои приказы, какими бы абсурдными они тебе ни казались! Ты на себе понесешь американца до склада! Ты будешь целовать его в *опу, если я тебе прикажу! Ты хорошо меня понял, Смола?! Никаких непоняток не осталось?!!
Смола скрипнул зубами. Кадык на его горле дернулся.
— Ну, смотри, командир, — процедил он. — Не пожалей…
Дэвид во время нашей ругани не менял позы и боялся пошевелиться. Он стоял на коленях, низко опустив голову. Из разбитого носа крупными тяжелыми каплями шла кровь. Плечи его вздрагивали, словно время от времени к его телу подносили оголенные электрические провода. Он понимал, что решается его судьба. И все же не терял достоинства, не оправдывался и не вымаливал прощения. Я думаю, что приставь к его виску пистолет, он не изменил бы себе, а лишь бы закрыл глаза да прошептал бы прощальную молитву. И, может быть, вспомнил о своей невесте из Мичигана, да мысленно попросил бы у нее прощения за то, что дал напрасную надежду.
Впервые у меня с солдатами произошла такая серьезная размолвка. Но я не думал, о том, как мы потом будем мириться, если, конечно, выживем. Мы ссорились не раз. И даже били друг другу морды. Но никогда не предавали друг друга, потому душевные раны были легче, чем физические, и заживали быстро. У меня сейчас не выходил из головы этот поганый склад с наркотой. Он для меня был как заноза под ногтем! Я должен был во что бы то ни стало сжечь его, и при этом не сыграть по сценарию Фролова!