Татс ухмыльнулся; белые зубы сверкнули на его покрытом тонкой чешуей лице.
— Да ты никак думаешь, что сам я ничего не подстрелю? А может, я добуду столько мяса, что это тебе придется помогать мне нести его?
Девушка усмехнулась в ответ:
— Ты неплохой охотник, Татс. Но мы оба знаем, что я лучше.
— Ясное дело, ты же занимаешься этим чуть ли не с рождения. Отец стал учить тебя, как только ты смогла балансировать на ветке. Мне кажется, я достаточно хорош для того, кто начал позже.
Татс зашагал рядом с ней. На узкой тропинке это было не слишком удобно: молодые люди постоянно сталкивались локтями, но он не проходил вперед и не отступал назад. Когда они вышли на опушку леса, трава стала ниже, а затем и вовсе уступила место листьям и мху. Деревья останавливали ветер, и это порадовало Тимару. Она быстро кивнула, принимая комплимент Татса. И заметила:
— У тебя получается гораздо лучше, с тех пор как мы уехали из Трехога. И мне кажется, что ты привыкнешь к этой наземной охоте намного быстрее, чем я. Все тут настолько непохоже на то, что было у нас дома.
— Дома, — сказал Татс, и она не смогла понять, сладко или горько прозвучало для него это слово. — Я думаю, что теперь наш дом здесь, — неожиданно добавил он.
Тимара искоса посмотрела на своего спутника, пока они продирались сквозь подлесок. И изумленно спросила:
— Ты что, собираешься остаться тут навсегда?
Он поднял руку и закатал рукав, обнажив покрытую чешуей кожу:
— Не могу представить возвращение в Трехог в таком виде. А ты?
Ей не нужно было расправлять крылья или смотреть на черные когти, с рождения заменявшие ей ногти.
— Если дом — это место, где тебя принимают таким, какой ты есть, то Трехог никогда не был для меня домом.
«Не время сейчас предаваться воспоминаниям о Трехоге и пустым сожалениям, — сказала она себе. — Пора охотиться. Синтара сильно проголодалась».
Сегодня Тимара хотела найти новую звериную тропу, на которой они еще не охотились. Вскоре молодые люди обнаружили одну, но идти по ней было сложно. Они оба тяжело дышали, хотя Татс уже не так пыхтел, как в первое время после отъезда из Трехога. Путешествие на «Смоляном» закалило их всех, с одобрением подумала Тимара. Все хранители вытянулись и окрепли, причем парни росли так быстро, что это почти пугало. Татс стал выше и раздался в плечах. Фенте, его драконица, тоже изменяла своего хранителя. Прежде он единственный из них выглядел абсолютно нормальным человеком.
Татс был из числа рабов, бежавших в Трехог во время войны с Калсидой. Здесь он стал свободным, но на его лице остались две татуировки, которые делали всем рабам еще в младенчестве: на левой щеке была выбита паутина, а возле носа — скачущая лошадка. Когда дракон начал менять Татса, татуировки тоже изменились: теперь они выглядели стилизованными рисунками, больше отмеченными чешуей, чем чернилами, впрыснутыми под кожу. Его темные глаза и волосы остались такими, как прежде, но Тимара подозревала, что причина его быстрого роста и возмужания заключается не столько в обычном взрослении, сколько в том, что он становится Старшим. Ногти юноши отливали зеленым — это был цвет Фенте, его маленькой королевы-драконицы. Когда свет падал на кожу Татса, на его чешуе начинали играть малахитовые блики. Тень листьев, сосновые иголки, зелень леса… Тимара остановила бег своих мыслей.