Чтоб обильна Муза и плодоносяща в сто
Всюду прилагала к сладкому полезно что;
От пустыя мудрый чтец бегает забавы,
Мнит свои он исправлять, и гуляя, нравы.
(Тредиаковский 2009, 47)
Сумароков подражал рекомендациям Буало и развивал их в смежных фрагментах «Эпистолы II», где нравоучительные жанры сатиры и комедии рассматривались с точки зрения их воздействия на публику:
Для знающих людей ты игрищ не пиши:
Смешить без разума – дар подлыя души. <…>
Свойство комедии – издевкой править нрав;
Смешить и пользовать – прямой ея устав. <…>
В сатирах должны мы пороки охуждать,
Безумство пышное в смешное превращать,
Страстям и дуростям, играючи, ругаться,
Чтоб та игра могла на мысли оставаться
И чтобы в страстные сердца она втекла:
Сие нам зеркало сто раз нужняй стекла.
(Сумароков 1957, 121–122)
Зеркало было традиционной эмблемой сатирического жанра. Кантемир пишет – вслед за Буало – в сатире IV:
<…> всяк в сем зеркале, как станет смотрети,
Мнит, зная себя, лицо свое ясно зрети.
(Кантемир 1956, 110; ср.: Щеглов 2004, 228)
Сумароковская обработка этого мотива указывает, однако, на более общие его социокультурные импликации. В соответствующей строке можно усмотреть выпад против Ломоносова, к лету 1748 г. после многолетних усилий добившегося строительства Химической лаборатории, где предполагалось изготавливать «стекла разных цветов, которые бы к <…> художествам годны были» (Ломоносов, IX, 48). Этот выпад, видимо, неслучаен; он повторится десятилетие спустя в письме Сумарокова Шувалову: «Я <…> не хуже Ломоносова, хотя и бисера не делаю» (Письма 1980, 87). Противопоставляя специальную науку изящной словесности, Сумароков апеллировал к аристократическому культурному канону. Вкратце рассматривая «социальную ситуацию характерных для придворно-синьориального общества форм знания и литературы», Элиас указывает, что придворный вкус ставил естественно-научные занятия ниже нравоучительных жанров, прививавших необходимое в придворной конкуренции практическое «знание о нравах и характерах людей» и искусство «наблюдения за самим собой с целью дисциплинировать себя в общественно-придворном обиходе» (Элиас 2002, 131–134). В «Совершенном воспитании детей» интересы дворянина описаны следующим образом:
К странным и различным наукам света не очень жаден; ведая, что ум человеческой от них нетолько в смятение, но и в умаление приходит. Он о изучении того наиболее старается, что доброму и честному человеку необходимо знать надлежит <…> Он о всяком деле или материи лутчих писателей книги выбирая мало читает, да много помнит и разсуждает: а изо всего лутчее избирая, к пользе себе и другим в действо произвесть старается. <…> Буде чему учится или книги читает, то все сие для приведения себя в лутчее совершенство, а не для того делает, чтоб перед людьми ученым и премудрым казаться. <…> Он сие за безумие почитает, чтоб человеку нужное и полезное учение <…> оставя, в опасное и безполезное любопытство (куриозность) углубляться (СВ 1747, 207–209).