Трубецкой, которому стихи Кантемира вменяли особое благочестие, не случайно заинтересовался «Тремя одами парафрастическими…». При этом личное участие генерал-прокурора помещало их во вполне определенный издательский контекст. В начале 1740‐х гг., когда пост президента Академии был вакантен, Трубецкому выпала роль посредника между двором и Академией с ее типографией. Придворный интерес к печатной продукции подогревался в эти годы политическими обстоятельствами первых лет елизаветинского царствования. Захватив престол в ноябре 1741 г., Елизавета выписала из Германии племянника, провозгласила его своим наследником под именем Петра Феодоровича, весной 1742 г. венчалась на царство, а в 1743 г. подписала Абоский мир, закрепивший ее победу в недолгой войне со Швецией. Торжества в честь новой императрицы и прибытие несовершеннолетнего наследника возобновляли потребность придворного общества в панегирических и нравоучительных сочинениях.
В феврале 1744 г., вскоре после выхода «Трех од парафрастических…», Тредиаковский извещал Трубецкого «о благоволении его императорского высочества, чтоб напечатать сию книшку» – переведенный им и посвященный Петру сборник И. Э. Ниремберга «Речи краткия и сильныя состоящия в рассуждениях благоразумных…» (МИАН VII, 26–27). Эта книга так и не увидела свет: академическая типография была поглощена иным заданием – осуществлявшейся под руководством Трубецкого публикацией парадного «Обстоятельного описания… священнейшаго коронования… Елисавет Петровны…», затянувшейся – вопреки дате на титульном листе – до середины 1745 г. На фоне этого масштабного издательского предприятия и стоявшей за ним панегирической программы нужно рассматривать, среди прочего, и отданное в ноябре 1743 г. (незадолго до подачи в печать «Трех од парафрастических…») распоряжение генерал-прокурора о печатании оды Сумарокова на день восшествия императрицы (см.: МИАН 5, 964). «Три оды парафрастические…» вписывались в переплетавшиеся ряды политической словесности – светской и духовной, моралистической и панегирической, – оживленные с началом нового царствования.
Узловое место в придворной книжности принадлежало роскошно изданному «Обстоятельному описанию…», увековечивавшему в книжной форме обряд венчания Елизаветы на царство и сосредоточенное в нем сакральное понимание монархии. Как показывает Б. А. Успенский, и в русской, и в западноевропейской традиции «христианский монарх может восприниматься <…> как новый Давид, причем образ Давида приобретает особую актуальность при помазании на царство» (Успенский 2000, 36). В ходе коронации Елизаветы произносилась следующая молитва: