Стекается, оставив розы
И сотом напоенны лóзы,
Со тщанием отвсюду рой,
Свою Царицу окружает
И тесно в след ея летает
Усердием вперенный строй.
Подобным жаром воспаленный
Стекался здесь Российский род
И, радостию восхищенный,
Теснясь взирал на Твой приход.
Младенцы купно с сединою
Спешили следом за Тобою.
Тогда великий град Петров
В едину стогну уместился,
Тогда и ветр остановился,
Чтоб плеск всходил до облаков.
(Там же, 217–218)
В «плеске», публичном ликовании подданных после восшествия Елизаветы, явлена механика славы, конституирующей власть: «шумный глас Елисаветиных похвал» и наделяет ее царской харизмой, связанной с именем Петра. Ода выступает не только миметическим изображением, но и риторически-медиальным развертыванием сопутствовавшего перевороту акта аккламации. Экстатическое сплочение подданных «полков» вокруг новой монархини («Мы дерский взор врагов потупим») только условными редакторскими кавычками может быть отделено от прямой речи восторженного поэта: «Коль наша радость справедлива!» В свою очередь собственно поэтическая речь Ломоносова сохраняет свойства аккламации и вовлекает в нее своих читателей: по точной формулировке Погосян, «официальный быт требует не только строго ритуального поведения, но и ритуального переживания, и ода это ритуальное переживание фиксирует и, в то же время, этому ритуальному переживанию „обучает“» (Погосян 1997, 21; см. также: Маслов 2015, 219).
Политическое действие аккламации, сплачивающей множество подданных в политическую общность, «усердием вперенный строй», дублируется одической аллегорезой, превращающей императрицу в царицу пчел. Подобная эмблематическая логика раз за разом разыгрывается в ломоносовских одах. При всей ослепляющей преувеличенности своего языка слава имеет в оде вполне осязаемые очертания политико-медиальных механизмов ранней публичной сферы. В оде 1748 г. цитированные только что стихи продолжаются такой строфой:
Тогда во все пределы Света,
Как молния, достигнул слух,
Что царствует Елисавета,
Петров в себе имея дух.
Тогда нестройные соседы
Отчаялись своей победы
И в мысли отступали вспять.
(Ломоносов, VIII, 218)
С гиперболическим размахом, напоминающим о Вергилиевой Молве, распространение славы по Европе и территориям Российской империи описано в оде 1754 г. на рождение Павла Петровича:
Уже великими крилами
Парящая над облаками
В пределы слава стран звучит.
Труды народов оставляют
И гласу новому внимают,
Что промысл им чрез то велит?
Пучина преклонила волны,
И на брегах умолкнул шум;
Безмолвия все земли полны;
Внимает славе смертных ум.