Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века (Осповат) - страница 191

Но грады Росские в надежде,
Котора их питала прежде,
Подвиглись слухом паче тех;
Верьхами к высоте несутся
И тщатся облакам коснуться.
Москва, стоя в средине всех,
Главу, великими стенами
Венчанну, взводит к высоте,
Как кедр меж нискими древами,
Пречудна в древней красоте. <…>
Ты, слава, дале простираясь,
На запад солнца устремляясь,
Где Висла, Рен, Секвана, Таг,
Где славны войск Российских следы,
Где их еще гремят победы,
Где верный друг, где скрытый враг, —
Везде рассыплешь слухи громки,
Коль много нас ущедрил Бог!
Петра Великаго потомки
Даются в милости залог.
(Там же, 560–561)

Синонимом «славы» в стихах 1748 г. выступает «слух», впервые появившийся еще в начале Хотинской оды: «Там слух спешит во все концы» (Там же, 16). Этим понятием обозначается не только абстрактная политическая репутация, но и входившая в силу новостная печать, благодаря которой Ломоносов мог узнать в 1739 г. в Германии о победе русских войск. Одна из главных европейских газет начала XVIII в. «Europäische Fama» именовалась тем же латинским словом, которым Вергилий назвал свою Молву. В вариантах ломоносовского перевода этих стихов «Энеиды» латинское fama передается и как «слава», и как «слух» (Там же, VII, 230).

У Вергилия Молва выступает неизбежным, но опасным медиумом монархической политики: «Алчна до кривды и лжи, но подчас вестница правды / Разные толки в те дни средь народов она рассыпала» (Вергилий 1979, 204). В этой формуле Ломоносов мог найти принцип медиальной организации оды, разворачивавшей похвалу правителям в пространстве между бессмертной поэзией и газетной политикой, между претензиями на истину, пропагандистскими ухищрениями и риторическим принципом вымысла. Это напряжение артикулируется в «Оде на прибытие… 1742 года…», пространно разрабатывающей поэтологические топосы:

Еще плененна мысль мутится!
Я слышу стихотворцев шум,
Которых жар не погасится
И будет чтущих двигать ум.
Завистно на меня взирая
И с жалостию воздыхая,
Ко мне возносят скорбный глас:
«О коль ты щастливее нас!
Наш слог исполнен басней лживых.
Твой – сложен из похвал правдивых.
На чтобы вымышлять нам ложно
Без вещи имена одне,
Когдабы было нам возможно
Рожденным в Росской быть стране,
В сие благословенно время,
В которое Петрово семя,
Всех жен хвала, Елисавет,
Сладчайший Музам век дает.
В ней зрятся истинны доброты,
Геройство, красота, щедроты». <…>
Когда бы древни веки знали
Твою щедроту с красотой,
Тогда бы жертвой почитали
Прекрасный в храме образ Твой.
Чтож будущие скажут роды?
Покрыты кораблями воды
И грады, где был прежде лес,
Возвысят глас свой до небес: