Дворянству предлежат три рода службы: военная, судейская, придворная; во всех тех к исправлению должности своей, наипаче в вышних степенях, требуется много различных знаний и искусств. То самое Филарет начинает изъяснять Евгению; не должен, однако ж, читатель искать в забавных стишках подробное исследование всех тех знаний, на которое дело целые большие книги уже от искуснейших составлены (Там же, 84).
Свои сатиры Кантемир ставит в один ряд с многочисленными дидактическими сочинениями о «должностях» дворянина, изданными со времен Петра по-русски или известными русским аристократам в иноязычных версиях. Сочинения Кантемира подтверждают вывод Лотмана о том, что в России XVIII в. «писатель <…> исходит из необходимости создавать не только тексты, но и читателей этих текстов, и культуру, для которой эти тексты будут органичны <…> литература требует от читателя определенного типа поведения, формирует читателя» (Лотман 1996, 107–112). Функции такого рода изящная словесность заимствовала у дидактической книжности, опираясь на стоявшие за ней механизмы назидательного чтения. О том, что стихотворения Кантемира читались по аналогии с дворянскими руководствами, свидетельствует отзыв Феофила Кролика на II сатиру:
Чем красно благородство? и славного герба
Как удержати целость без славы ущерба?
Здесь учишь сатирою юнош благородных <…>
(Кантемир 1956, 446)
Вельможные читатели хотели узнавать себя в предписаниях Кантемира. Откликаясь на I сатиру, Феофан писал: «Всем честным сладка твоя добродетель» (Там же, 446). Близкий к Кантемиру аббат-янсенист Жюбе, вращавшийся при русском дворе в 1728–1730 гг., свидетельствовал:
Le prince de Valachie a fait des satires en vers russes sur le mépris que le nation a des sciences et contre les principaux défauts qui y règnent, ce sont des bonnes pièces et qui sont en vogue parmi ceux qui se distinguent en peu.
[Князь валашский пишет сатиры русскими стихами о презрении его нации к наукам и против главных недостатков, царящих там; это достойные сочинения, пользующиеся успехом среди людей сколько-нибудь приличных.] (Цит. по: Grasshoff 1966, 67)
Служивший в Турции русский дипломат А. А. Вешняков в 1733 г. перевел на французский язык I сатиру, «n’ayant pas pu désobeir à de très fortes sollicitations des personnes auxquelles j’ai beaucoup d’obligations [не смев ослушаться сильнейших настояний особ, коим я слишком обязан]» (Майков 1903, 21; два десятилетия спустя, в 1756 г., другой дипломат, будущий екатерининский вице-канцлер А. М. Голицын выписывал из Петербурга в Париж «манюскрипты, князя Антиоха сатиры» и «все увражи» – Писаренко 2007, 31, 52). В 1732 г. Вешняков хвалил «прекрасные сочинения» («beaux ouvrages») Кантемира, просил сообщать ему «des nouvelles de litérature [новости словесности]» и жаловался на удаленность от христианских стран, где «ne règne que la raison et la vérité qui est dans les sciences, au lieu qu’on ne voit ici régner que la Barbarie <…> et enfin l’ignorance même [царят разум и истина, обитающая среди наук, в то время как здесь можно наблюдать только господствующее варварство <…> и, наконец, само невежество]» (цит. по: Grasshoff 1966, 280).