Радоваться уж должен, что есть в его веке
Муж таков, иже делы род свой возвышает
Добрыми и полезен всем быть начинает.
Множество благонравных высокого чина
Есть благополучию общества причина.
И столь меньше воздыхать обиды нас нудят,
Сколь больше святы нравы тех, иже нас судят.
(Там же, 376)
Идея о тождестве сословного и нравственного превосходства формулируется и в другом месте:
Добродетель, к природе знатной соплетенна,
Благородного чинит во всем совершенна;
Труды, разум, прилежность и добрые нравы
Лучшие благородству суть и крепки правы.
(Там же, 372)
Сатире был предпослан эпиграф из Лабрюйера: «Если добро есть быть благородным, не меньшее есть быть таким, чтоб никто не спрашивал, благороден ли ты?» (Там же, 446). Необходимость соответствия «трудов» и «добрых нравов» высокому рождению составляла один из основных императивов европейской аристократической этики начала Нового времени (см.: Stichweh 1991). В трактате Грасиана, переведенном на французский язык под заглавием «Всесторонний человек» («L’ Homme universel») и имевшемся в библиотеках Кантемира и императрицы Елизаветы, говорится: «<…> les grands doivent briller par leur vertu en ce bas monde, s’ils veulent en être la gloire [<…> вельможи должны сиять добродетелью в этом низменном мире, если они хотят составить его славу]» (Gracian 1994, 99).
Сатиры Кантемира одновременно соотносятся с горацианским литературным образцом и предполагают специфическую социально локализованную модель чтения. Она инсценируется в II сатире, где «любитель добродетели» Филарет объясняет дворянину Евгению и стоящему за его спиной читателю начала сословного и служебного долга (цитируем окончательную редакцию):
Презрев покой, снес ли ты сам труды военны?
Разогнал ли пред собой враги устрашенны?
К безопаству общества расширил ли власти
Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?
Облегчил ли тяжкие подати народу?
Приложил ли к царскому что ни есть доходу?
Примером, словом твоим ободрены ль люди
Хоть мало очистить злых нравов темны груди?
Иль, буде случай, младость в то не допустила,
Есть ли показаться в том впредь воля и сила? <…>
Много вышних требует свойств чин воеводы
И много разных искусств: и вход, и исходы,
И место, годно к бою, видит одним взглядом;
Лишной безопасности не опоен ядом,
Остр, проницает врагов тайные советы <…>
За красным судить сукном Адамлевы чада
Иль править достоин тот, кому совесть чиста,
Сердце к сожалению склонно и речиста
Кого деньга одолеть, ни страх, ни надежда
Не сильны <…>
(Кантемир 1956, 70–74)