– Не так уж необычно для него.
– Конечно. Но теперь у него возникают всякие идеи.
– Например?
– Я не медик, но это уже похоже на паранойю. У нас появился новый сотрудник, молодой, очень перспективный… и тут Сальваторе в оскорбительной форме начал обвинять парня в том, что тот украл его часы. Хотя часы лежали там же, где и всегда, – в его гардеробной.
– Вы все уладили?
– На этот раз да.
Айво с мрачным видом тяжело вздохнул.
– Я благодарен и сожалею. Это не ваша работа. Я поговорю с врачами, попрошу о дополнительном персонале. Квалифицированном персонале.
Лицо Рамона выразило облегчение.
– Похоже, это отличная идея, сэр… и да, сэр, я предложил позавтракать, потому что обычно для него это самое хорошее время.
О господи, все действительно было плохо. А будет еще хуже.
Его дед будет страдать, но как долго? Ответы врачей были удручающе неопределенными.
И он ничего не мог сделать.
Разве что попытаться сохранить тайну.
Рамон деликатно откашлялся и кивнул на полуоткрытую дверь:
– Могу ли я спросить, мисс Хендерсон знает?..
– Нет… пока нет.
Было ли это правильно в данной ситуации?
Вопрос не касался моральной стороны дела.
Его интересовало другое. Если бы она знала правду, какой была бы ее реакция?
Одно можно было сказать наверняка: она не была бы эгоистичной. Если он и знал что‑то о женщине, которая проявила в постели больше страсти, чем любая из женщин, которые были у него раньше, так это то, что она была прирожденной дарительницей. Она, должно быть, прибыла в этот мир вместе с запиской, зажатой в ее пухлой ручонке, где было написано «пользуйся мной».
И он это сделал. Более того, ему это понравилось. И да, она права, у нее ужасный вкус на мужчин, но он не собирался из‑за этого выгонять ее из своей постели.
Ну прямо святой, прозвучал в его голове насмешливый голос.
Нет, он, конечно, не святой, но и на того парня, Каллума, к которому, она, возможно, все еще испытывала какие‑то чувства, он тоже не был похож. Такая мысль могла бы обеспокоить ревнивого мужчину; к счастью, Айво это чувство было незнакомо. Ревность приходит вместе с отношениями, когда два человека сливаются в одно. Сама идея такого слияния была для него анафемой. Романтический идеал соединения душ – о чем многие мечтали – для него означал потерю контроля, в сущности, потерю своей индивидуальности.
Единственное слияние, которого он хотел, – это слияние тел.
Когда он вернулся внутрь, его лицо было нарочито бесстрастным, отрицающим любую внутреннюю борьбу.
Разговор с Рамоном заставил его понять, что состояние Сальваторе был гораздо хуже, чем он думал.