Голос отца звучал глухо, но совершенно спокойно.
— Невар, ты не можешь этого знать наверняка. Я видел, как пули разорвали в клочья парус. Но даже если какая-то попала в самого чародея, с такого расстояния она могла лишь оцарапать кожу.
Неожиданно я разозлился — меня бесили его доводы и здравый смысл.
— Может быть, они его и не застрелили, но он утонул из-за них. Какая разница?
— Сядь, — ровным голосом велел отец. Я повиновался скорее потому, что у меня дрожали колени, а не следуя его приказу. — Невар, послушай меня. Мы не знаем, попала ли в чародея пуля. Мы не знаем, утонул ли он. Наша баржа сейчас идет по течению, и мы не можем вернуться, чтобы выяснить, погиб он или остался в живых. Но даже если бы могли, сомневаюсь, что нам бы это удалось. Если он утонул, его тело забрала река. Если же остался в живых, он уже добрался до берега и скрылся. — Отец тяжело опустился на свою койку и повернулся ко мне лицом.
Неожиданно я понял, что у меня закончились все слова. Во мне сражались удивление, охватившее меня при виде чародея, и потрясение от того, с каким хладнокровием охотники разрушили его заклинание. Я всей душой хотел верить, что отец прав и что чародею удалось спастись. Но еще я ощущал где-то в самой глубине своего существа диковинную боль, словно эти отвратительные люди не только бездумно уничтожили чудо, но и какую-то частичку меня самого. Я видел мага всего несколько мгновений, но почувствовал тогда, что отдал бы абсолютно все за возможность управлять силой, которая с такой легкостью несла его лодку. Я сжал руки и засунул их между коленями.
— Наверное, мне не суждено больше увидеть ничего подобного.
— Наверное. Чародеи ветра всегда были редкостью.
— Отец, они заслужили наказание. Даже если они его не убили, они ведь могли. Самое меньшее — они утопили его суденышко и своим легкомысленным поведением заставили из последних сил бороться за жизнь. За что? Что он им сделал?
Отец не захотел отвечать на мой вопрос, притворившись, что его не услышал.
— Невар, на корабле капитан — это закон, — сказал он. — Пусть он сам разбирается с ними. Наше вмешательство могло только все испортить.
— Не вижу, каким образом.
— А ты представь, если бы те двое жителей равнин пришли в неуправляемую ярость, — мягко проговорил отец. — Если у нашего капитана хватит ума, он при первой же возможности высадит молодых людей и их проводника, но прежде позаботится о том, чтобы они заплатили дикарям, ставшим свидетелями произошедшего, кругленькую сумму. В отличие от гернийцев они не видят ничего постыдного в подкупе. Жители равнин считают, что, поскольку умершего нельзя вернуть, а оскорбление смыть, нет ничего плохого в том, чтобы взять деньги в качестве доказательства раскаяния виновного в содеянном и его желания загладить свой поступок. Пусть капитан Рошер сам с ними разбирается, — повторил отец. — Это приказ. Мы больше не будем говорить о случившемся и ничего не станем делать по этому поводу.