— Это иллюзия, — проговорил я, обращаясь к Девара, который стоял рядом со мной в этом сумеречном мире.
Я знал, что это он, хотя он оказался на несколько футов выше меня, а на плечах красовалась голова ястреба.
— Герниец! — Он выплюнул это слово, словно оно жгло ему рот. — Это ты здесь не настоящий. Не оскорбляй охотничьи угодья Решамеля своим недоверием. Убирайся.
— Нет, — взмолился я. — Нет. Позвольте мне остаться. Позвольте быть здесь настоящим.
Он посмотрел на меня, его круглые ястребиные глаза отливали расплавленным золотом, а острый клюв, казалось, был выточен из топаза. Черные ногти походили на кривые когти. Я знал, что если он захочет, то без труда может пронзить мне грудь и вырвать сердце. Но он ждал, давая мне время подумать.
Неожиданно я понял, какие слова должен произнести.
— Я буду мужчиной. Я буду воином. Я буду кидона.
Где-то в глубине души я испытал стыд за то, что сам, по собственной воле, отказался от своего происхождения, пожелав стать дикарем. А потом словно лопнул мыльный пузырь, и моя прошлая жизнь перестала иметь для меня значение. Я стал кидона.
Мы путешествовали по самым невероятным местам этого удивительного мира. Не знаю, сколько прошло времени, и одновременно мне это известно. По большей части я не могу воспроизвести, что мы видели, делали или о чем говорили. Так пытаешься вспомнить сон, когда окончательно проснулся. Однако до сих пор иногда, вдруг уловив упругий аромат или услышав далекий гул водопада, я вновь на короткое мгновение оказываюсь в том мире и том времени. Меня, помню, совершенно не удивлял облик Девара, оставшегося полуястребом-получеловеком, я иногда скакал верхом на лошади с двумя головами — одна, с жесткой пышной гривой, принадлежала Кикше, а другая — моему Гордецу. Мои воспоминания отчетливы, будто высвечены яркой вспышкой, но тут же исчезают, словно круги на воде. Порой я просыпаюсь, исполненный печали оттого, что даже во сне не могу вернуться в тот мир.
В моей памяти остался четкий след лишь одного переживания. Были сумерки, не ночь и не день, словно это место знало только призрачный свет. Мы с Девара стояли на голой скале темно-синего цвета. Именно сюда мы с ним все время и стремились. Лес на крутых склонах холмов у нас за спиной представлялся мне хранителем, наблюдавшим за нами. Впереди простиралась пропасть, а на дне ее, словно диковинные крепости или церкви, посвященные безумному богу, высились стройные каменные башни, созданные никогда не утихающим ветром, который украсил их спиралями и наростами — так опытный мастер-краснодеревщик вытачивает изящную ножку для стула. Из пропасти перед нами высились синие шпили, отчего складывалось впечатление, будто мы стоим на краю каменного леса. Вдалеке я заметил раскачивающиеся подвесные мосты, соединявшие вершины башен, — не слишком надежные тропы над пропастью.