Да и стоило ли?
Может быть, нас без всяких допросов посадят в поезд и отправят в далекую и холодную Сибирь? А почему бы и нет? Ведь мы же пленные… Фекете, правда, верит в хорошее, но если я его сейчас спрошу о том, что нас ждет завтра, то, возможно, и он упомянет о поезде…
Нет, этого быть не может. Та новая жизнь, которая наступила сейчас, не может начаться с несправедливости…
А если не будет несправедливости, то восторжествует справедливость.
Советские солдаты, которые выбили отсюда гитлеровцев, ничего не знают о нас, точнее говоря, то, что они знают о нас, недостоверно. Они сражаются на земле противника и на нас смотрят сейчас как на противника…
Да и станут ли они разбираться, кто мы такие? Что, у них другого, более важного дела нет, что ли, чем разбираться с четырьмя неизвестными, на которых они натолкнулись в районе военных действий?..
Нам же некуда обратиться: венгерских властей сейчас не существует, нотариуса и того не найдешь. Что делается в сельской управе, я не знаю, в областном управлении до сих пор сидят нацисты и господа, а что творится в Пеште, тем более неизвестно.
В сарае было так холодно, что мы замерзли.
Про себя я решил вот что: если мне и на этот раз повезет и я попаду домой, то всегда вовремя буду приходить к ужину, чтобы маме не приходилось подолгу ждать меня и волноваться.
В половине девятого Мишенька открыл дверь.
— Мадьяры, давай-давай! — сказал он.
На сей раз его голос не был чересчур мрачным. Мне даже показалось, что Мишенька чуть заметно улыбнулся. Автомата у него не было, и он не очень внимательно смотрел на нас, а спокойно разговаривал о чем-то с часовым. Часовые, стоявшие у ворот, смотрели на нас скорее с любопытством, чем со злостью.
Перед сельской управой оказалось много венгров. Курят, разговаривают, чешут затылки. С деревьев на землю сыплется иней, над садом кружатся вороны. Люди говорят, что вороны — хитрые птицы: издалека чуют запах пороха. Тогда почему же они не улетают отсюда? Потому что здесь много оружия: винтовки, автоматы, пушки, которыми смело можно запрудить Дунай? Или, быть может, с тех пор как началась эта война, вороны перестали реагировать на запахи?
Андраш Келемен распоряжается вовсю: назначает людей в поездки на повозках, кого-то он назначил в Кешерюкут: нужно же как-то помогать Советской Армии…
Видимо, старик стал здесь важной персоной. Оно и не удивительно: он неплохо разговаривает по-русски. Языку он научился в плену, еще во время первой мировой войны.
Надь Балог задумчиво пощипывал свои усы.
— Интересно, отпустят ли они нас обратно? — спросил он. — Время сейчас такое, что, если человек куда едет, то не знает точно, вернется ли он оттуда.