Кроме седого в комнате находились еще три офицера. Один из них коренастый, круглолицый, с выступающими зубами, отчего лицо его имело такой вид, будто он все время смеется. Рядом с ним, слегка раскачиваясь вперед-назад, стоял худой черноволосый офицер. Третий офицер был темноволосый, большеглазый, с румяными щеками. Над верхней губой у него красовались маленькие элегантные усики.
В конце стола сидели двое гражданских. Одного из них мы знали: это был Жига Мольнар. Он работал столяром на судостроительном заводе. Вместе с ним я обычно ездил в Будапешт утренним поездом. Последний раз я видел Жигу месяца два назад. Вторым гражданским человеком, сидевшим у стола, была худенькая девушка лет двадцати, которая смотрела на нас горящими глазами.
Над столом висел портрет человека с усами в военной форме. Я начал ломать голову, пытаясь понять, кто бы это мог быть, но так ни до чего и не додумался.
Старый Келемен все время без умолку что-то говорил. Казалось, его речи и конца не будет.
— Хорошо, хорошо, — перебил его офицер с усиками и даже махнул рукой. Он встал и вышел из-за стола.
«Так вот какой этот майор! Самый молодой, — мелькнуло у меня в голове. — А кто же тогда седоволосый? Если судить по его внешности, ему положено быть главным».
— Майор все знает, — скороговоркой начал объяснять нам Келемен. — Все-все знает. Я ему еще рано утром про вас рассказал и о том, как вы разделались со свиньей мельником… Так что ничего не бойтесь, ребята, майор — замечательный человек!
Майор снова махнул на Келемена рукой, желая остановить старика, но не тут-то было: тот все сыпал и сыпал словами. Даже позже, когда ему пришлось переводить нам слова майора, он переводил так, что получалось очень длинно, так как старик обязательно добавлял к словам русского майора что-нибудь от себя. Стоявшие в комнате офицеры добродушно посмеивались над ним.
Майор по очереди протягивал каждому из нас руку и приятным грудным голосом представлялся:
— Головкин…
Значит, это был майор Головкин.
К нам подошел Жига Мольнар и с улыбкой сказал:
— Хорошо, товарищи, все хорошо.
Вид у Мольнара нездоровый: лицо — одни кости да кожа, глаза ввалились. Тогда мы еще не знали, что нилашисты арестовали его, когда он был на заводе, и бросили в концлагерь, где он, видимо, и погиб бы, если бы части Советской Армии не освободили его.
Худенькая девушка, показывая на нас рукой, что-то рассказывала майору. Выходит, она тоже умела разговаривать по-русски.
Майор смотрел на нас с явным любопытством.
Затем девушка встала и, подойдя к нам, начала благодарить нас на ломаном венгерском языке.