— Святая Мария! — испуганно залепетал старик и осторожно, словно ящик был наполнен сырыми яйцами, поставил его на повозку.
— Ну вот видишь, спокойнее-то оно лучше, — заметил я старику. — И вот еще что я тебе посоветую: выбрось ты из головы мысль о самоубийстве… Лошадь в этом смутном мире ты себе еще найдешь, а вот на свет второй раз не родишься.
— Хорошо, если бы меня и совсем не было, — пробормотал возчик, — тогда никто не заставил бы меня что-то делать…
Проговорив это, дедушка Подолак начал осторожно нагружать на повозку ящики. Вскоре он прервал работу, вытащил из кармана полкруга колбасы и начал ее есть, воровато оглядываясь по сторонам, чтобы никто этого не заметил.
В полдень Подолак принялся разгребать снег, а я направился в комендатуру.
Когда я вошел в комендатуру, офицеры как раз обедали. Открыв дверь, я тотчас же хотел закрыть ее, но майор Головкин замахал мне рукой, приглашая войти. Солдат принес и мне тарелку, почти до краев наполненную тушеным мясом с картофелем. Я улыбнулся, так как солдатом этим был Мишенька.
— Где ты был? — набросился на меня старый Келемен. — Мы же тебя ждали.
Я ответил ему, что разгружал боеприпасы.
Теперь настала очередь майора смеяться. На груди у него в два ряда висели ордена и медали, и они мелодично позванивали, когда майор смеялся.
— Немножко поработал значит? — Маленькие усики майора при смехе как-то странно вздрагивали. — Это ничего…
Келемен, заметив, что я не спускаю глаз с наград Головкина, шепнул мне:
— Его четыре раза ранили… Он раньше летчиком был. После ранения ему не разрешили летать: у него пробито одно легкое. Выздороветь он выздоровел, а летать категорически запретили… Я же не зря тебе говорил, что он добрый человек.
Поев, майор отодвинул от себя тарелку и спросил меня:
— Ну, что скажешь?
Я кивнул, показывая этим, что согласен.
Жига Мольнар, который тоже был здесь, радостно заулыбался. А чешская девушка-коммунистка через стол протянула мне руку. И только тут я заметил, что девушка эта очень симпатичная. Густые черные волосы коротко, по-мальчишески, пострижены. В больших темных глазах светится надежда. Худощавые щеки тронуты легким румянцем. Мне хотелось заговорить с ней, но я не знал ее имени.
Словно отгадав мое желание, она улыбнулась и сказала:
— Меня зовут Ирен.
После обеда мы пили чай. Мишенька принес всем по стопке водки, но, отпив маленький глоток, я понял, что это не водка, а спирт, который получали на соседнем винном заводе из репы. Я его по запаху узнал.
Головкин тоже отпил всего один глоток и, поморщившись, бросил на Мишеньку недовольный взгляд.