— Личному составу полиции прежде всего нужна дисциплина, — рассерженно перебиваю его я. — Порядок и дисциплина! Стреляй, грабь, делай у вас тут что хочешь, а полицейского днем с огнем не сыщешь! Ну подождите, я вам покажу!
Балико шарит по карманам, словно хочет найти там утерянную дисциплину.
— Ну а теперь, — робко начинает он, переступая с ноги на ногу, — что же, теперь все это вылить, что ли?
При этом он смотрит на меня глазами, полными ужаса. Я невольно рассмеялся, а затем спросил:
— Зачем же выливать? А если бы я сказал, что нужно вылить, вы бы вылили?
— Не надо так говорить! — качает он головой. — Жаль каждую каплю.
Шатори берет винтовку и идет к выходу.
— Товарищ начальник, — продолжал он. — Я лучше позже отстою целый день на посту, а сейчас разрешите доварить палинку до конца?
Что мне было делать? Оставалось только сказать: «Доваривайте». А если бы не сказал, так что толку: только мы уйдем, они снова примутся за свое. Про себя я решил, что позднее накажу их за это.
Я обошел весь хутор, даже заглянул в коровник, где Имре Ронто как раз месил бурду: реповую болтушку с отрубями.
«Странное дело! — думаю я. — Сейчас здесь никто ему не приказывает, ни помещик, ни управляющий, короче говоря, нет никого, кто мог бы ему приказать, а Ронто все равно сам кормит скот, ухаживает за ним, и, может быть, даже лучше, чем раньше…»
Я поинтересовался у Ронто, что они делают с молоком.
Ронто ответил, что молоко они пьют, делают из него творог, масло, а снятым молоком поят поросят.
«Не дело это! — мысленно решил я. — В селе детишки без молока сидят, а здесь его поросятам спаивают».
По дороге домой мы заехали в сельскую управу, чтобы договориться с Матэ о выдаче молока многодетным семьям.
Во время обеда ко мне ворвался Габор Шуйом. Запыхавшись от быстрого бега, он сказал, чтобы я как можно скорее шел к коменданту, так как случилась какая-то беда. Какая именно, он и сам не знал.
По дороге я начал расспрашивать его о том, с кем он разговаривал, что слышал. Однако Габор твердил одно и то же: ему сказали, чтобы я скорее пришел в русскую комендатуру, и только.
Когда я вошел в здание комендатуры, майор Головкин нервно расхаживал по комнате. Увидев меня, он быстро надел шинель, шапку и знаком приказал мне следовать за ним. Я успел заметить, что настроение у майора плохое, так как он все время нервно покусывал свои маленькие усики.
— Скажите хоть, что случилось? — спросил я. Старый Келемен коротко сказал мне, что, по слухам, на хуторе Рушки застрелили женщину и сделали это якобы русские солдаты.
«Русские солдаты? — удивился я. — Откуда они там взялись, если во всей округе нет ни одного русского солдата, не считая личного состава комендатуры?»