«Лишь бы только эти мерзавцы не заметили их!» — бьется в моей голове мысль.
Из окна давильни по кромке дороги, где в кювете лежим мы, длинными очередями бьет диверсант. Мне хочется крикнуть майору, предупредить его, чтобы он был особенно осторожен. И в тот же миг Головкин вскакивает на ноги и бежит к давильне, слегка пригнувшись. На землю он падает почти у самого угла домика.
«Боже мой!.. Да это уже не смелость, а настоящее безумство…» — мелькает у меня в голове, и я тут же кричу своим ребятам:
— Ребята, не стреляйте! Прекратить огонь!
Однако стрелять нужно, хотя бы для того чтобы диверсанты ничего не заподозрили и не увидели бы майора и его людей.
Головкин уже стоит возле самой двери. Автомат он держит в правой руке. Еще момент — и майор ворвется в давильню.
И вдруг меня охватывает какое-то удивительное спокойствие: кажется, даже сердце не бьется в груди, руки совсем не дрожат, глаза зорки, как никогда. Я прицеливаюсь в окошко и, нажав на спусковой крючок, выпускаю очередь за очередью до тех пор, пока не кончаются патроны.
А вслед за этим майор врывается в дверь. Я слышу лишь автоматную очередь да короткий вскрик. Чувствую, как меня бросает в пот, с трудом перевожу дыхание: ведь это бил советский автомат, звук которого не похож на немецкий.
Мишенька рывком поднимается с земли и впрыгивает в окно.
Я вскакиваю и со всех ног бегу к давильне.
— Товарищ Головкин! — кричу я на бегу. — Товарищ майор!
А Головкин, как ни в чем не бывало, стоит посреди давильни и преспокойно закуривает сигарету. Увидев меня, он жестами и мимикой показывает, что, к сожалению, им не удалось взять диверсантов живыми. Рукавом шинели майор вытирает пот со лба. Затем губы его растягиваются в улыбке. Взяв у меня из рук автомат, он подкинул его в руке, а затем отдал мне со словами:
— А ты, как я вижу, отличный стрелок… Ну, теперь можно идти.
Я оглядываю давильню и вижу: у окошка лежит краснорожий с автоматом в руке. Возле печки, за грудой кирпичей, — другой. Автоматная очередь пришлась ему прямо в лицо. Третий диверсант распластался на пороге.
Мишенька обыскивает убитых и забирает все их бумаги, документы и оружие. В комендатуре все это внимательно разберут, но уже сейчас ясно, что это переодетые немецкие диверсанты, а их бумаги — это письма родных из Германии.
Бубик предлагает войти в село с песней, как подобает настоящим солдатам после первого победного боевого крещения.
— Строиться! — подаю я команду.
Габор Шуйом встает в строй первым, но говорит, обращаясь к Даниэлю, все еще лежащему на земле:
— Петер, вставай в середину, ты у нас лучший песенник!