Слушая рассказ Альберта, Галфи заметно оживился. Глаза его возбужденно засверкали. Он весь превратился в слух. Оба солдата слушали привратника с широко раскрытым ртом.
Альберт тяжело дышал, будто пробежал стометровку, — так на него подействовало то внимание, с каким все его слушали.
«Какое странное существо — человек! — подумал про себя унтер. — Можно сказать, даже на пороге ада ему хочется играть какую-то роль. Мне же при этом нужно оставаться самым трезвым и разумным».
Стоило только прапорщику согласиться быть учителем словесности и мысленно проводить время с молодой баронессой, как и остальным сразу же захотелось играть какую-нибудь роль, и как можно поскорее.
Фекете согласился быть садовником барона и сразу начал подробно расспрашивать Альберта, какие в имении имеются теплицы и какие цветы в них разводили. Он, разумеется, никак не мог запомнить названий растений, так как господа и цветам-то давали господские названия. Тогда Фекете решил сказать, что он выращивал только овощи.
— Я сажал только такие растения, которые называются по-венгерски, — с упрямством заявил он. — Ну, например, паприку, помидоры. Их где ни посади, они так и останутся паприкой и помидорами. Они и в наших крестьянских огородах растут. Хотя подождите, еще сажал я огурцы, еще, ну, скажем, тыкву, салат, капусту, свеклу и еще… Черт возьми, никак не вспомню ни одного цветка, а ведь это тоже зелень?
— Цветную капусту, — подсказал ему Альберт.
— Да-да, ее самую! Черт бы ее побрал. Я ее, правда, не люблю, так как она нисколько не прибавляет человеку силы — так, пустота одна… Однако в таком большом хозяйстве и цветная капуста должна была быть…
Фекете замолк, чтобы перевести дыхание. Воспользовавшись этой передышкой, заговорил Гашпар. Он вызвался служить у барона и конюхом, и жокеем одновременно. Ему тоже не терпелось как можно больше узнать о своей новой профессии, и он буквально забросал Альберта вопросами: каких именно лошадей держал господин барон, какой у него был экипаж, какая коляска, какие дрожки и тому подобное. Однако, будучи не в ладах с разговорной речью, он скоро начал сквернословить.
— Ну, с меня хватит, — довольно проговорил он, как человек, хорошо усвоивший свое дело. — Теперь выясним, что и сколько ели эти лошади?
Однако Альберт занимался в замке тем, что кормил господ, да и то лишь в том смысле, что приказывал слугам принести в столовую то или иное блюдо, которые он лично объявлял одно за другим. Естественно, Альберт не смог ответить на вопрос Гашпара.
В конце концов Мольнару надоела эта говорильня, и он набросился на Гашпара: