— А могли ее и в самом деле — на органы?
— Понятия не имею, — выдохнул он. — Судя по сегодняшнему дню — вряд ли. Черные трансплантаторы точно не желали бы такой популярности, нафига им?
— Маньяк, рвущийся к славе… — нерешительно начала Маша. Ее лицо сильно побледнело и осунулось, отеки под глазами стали виднее, Оскар выпрямился, внимательно посмотрел на нее и резко сказал:
— Мария, давай так: либо прекращаем все разговоры об убийствах, либо наша гостья прямо сейчас нас покидает.
— Прекращаем! — быстро сказала я. При одной мысли о том, что придется уезжать домой и смотреть в испуганные глаза дочери, меня бросила в дрожь.
— Даешь слово? — не дожидаясь ответа, он поднялся и, тяжело ступая, вышел из кухни.
Дверь с глухим щелчком закрылась, мы с Машей переглянулись, и затихли. Я пыталась выпить чаю, но горло сжимало спазмами, и, устав бороться с горячей жидкостью, я поставила чашку на стол.
— Абьюзер, — сердито проворчала наконец Маша.
— Нет, он прав, — вяло возразила я. — Ты так долго ждала этой беременности, нельзя тебе нервничать сейчас.
— Можно подумать, если мне рот заткнуть, я сразу успокоюсь, — но она спорила, скорее, по инерции. Немного помолчала и спросила: — Полина, тебе так плохо… а где же Саша?
— В командировку уехал, вернется через две недели, — тихо сказала я. — Маша, мне легче от его присутствия все равно не станет.
— Но почему? Ты никак не можешь его простить? Он же так старался! — подруга нервно барабанила еще тонкими пальцами по краешку стола. — Что ты Лике скажешь, когда она подрастет?
— Скажу, что у нее есть папа и мама, — устало ответила я. — Она и сама это знает, что тут пояснять-то?
— Почему вы с папой вместе не живете!
— Но… как же объяснить тебе, дорогая? — я с трудом собралась с мыслями. — Ты ведь помнишь, как я его любила. Я умереть за него была готова. Такой кострище пылал, аж до небес пламя. А потом… как будто в костер плеснули чем-то, какой-то густой мерзостью, и он потух. Я тоже сначала поверить не могла, что это конец. Думала, просто обида меня мучает, а под ней огонь по-прежнему пылает. Надо лишь проявить великодушие, простить его.
Я замолчала, Маша по-прежнему барабанила пальцами по столу, но уже не так нервно.
— Словом… прошла моя обида, он и правда очень старался. И оказалось, что под ней уже ничего не горит. Одни угли, даже не так — один пепел остался. Маша, я его давно простила, но… больше не люблю.