Так чертовски заманчиво протянуть руку первым, ткнуть его носом в тот факт, что эта маленькая светская львица была готова бежать ко мне, а не выходить за него замуж. Это слишком импульсивно и мелочно. Если я намерен использовать Персефону, чтобы действительно отомстить…
Я буду таким же плохим, как и он.
Я пытаюсь отогнать эту мысль в сторону. Мой народ пострадал от козней Зевса. Я страдал, потерял столько же, сколько и все остальные. Я должен был бы ухватиться за этот шанс, чтобы хоть немного отомстить. И я действительно хочу отомстить. Но хочу ли я этого за счет этой женщины, которая уже сыграла пешку и для своей матери, и для Зевса? Достаточно ли я холоден, чтобы идти вперед, несмотря на ее протесты?
Полагаю, я мог бы спросить ее, чего она хочет. Какая оригинальная мысль.
Я морщусь и наливаю вторую чашку кофе. После минутного размышления я нахожу сливки и сахар и дозирую их. Персефона, похоже, не из тех, кто пьет черный кофе. С другой стороны, что я знаю? Единственная информация, которой я располагаю о ней, — это то, что написано в колонках сплетен, которые следуют за Тринадцатью и людьми в их сфере. Эти «журналисты» обожают женщин Деметроу и следуют за ними повсюду, как стая собак. На самом деле я в некотором роде впечатлен тем, что Персефона выбралась с той вечеринки, не обзаведясь свитой.
Сколько реального и сколько творчески собранного вымысла? Невозможно сказать. Я лучше многих знаю, что репутация часто имеет мало общего с реальностью.
Я тяну время.
В ту секунду, когда я осознаю это, я ругаюсь и выхожу из кухни и поднимаюсь по лестнице. Еще не поздно, но я почти ожидал, что она уже встала и терроризирует кого-нибудь в доме. И Гермесу, и Дионису удалось выйти из пьяной комы, которую они называют сном, и уйти до того, как Персефона проснулась.
Я ненавижу этот завиток беспокойства, который пронизывает меня насквозь. Психическое здоровье этой женщины — не мое дело. Это просто, черт, не так. Мы с Зевсом уже танцуем на острие меча каждый раз, когда нам приходится взаимодействовать. Одно неверное движение, и я буду расчленён надвое. Что еще более важно, одно неверное движение — и мои люди пострадают от последствий.
Я подвергаю себя и своих людей опасности из-за этой женщины, которая, вероятно, так же жаждет власти, как и ее мать, и, скорее всего, проснется, осознав, что ее лучший путь к этой власти — кольцо Зевса на пальце. Не имеет значения, что она сказала вчера вечером по телефону своим сестрам. Это не имеет значения.
Я стучу в дверь и жду, но не слышу ни звука. Я стучу снова.