— Глупо.
Она напрягается.
— Это не глупо. К тому времени, когда я поняла, что меня преследуют, меня загнали к реке, а
потом это просто… — Персефона поднимает руку и опускает ее. — Я не могла вернуться. Я не вернусь.
Я должен был бы оставить все как есть, но, похоже, я не могу держать рот на замке в присутствии этой женщины.
— Причинение себе вреда, когда они переходят тебе дорогу, ни черта им не делает. Во всяком
случае, это то, чего они хотят. Ты обращаешься со своим телом, как с врагом; это делает тебя слишком слабой, чтобы бороться с ними.
Персефона тяжело вздыхает.
— Ты ведешь себя так, будто я причиняю себе вред или что-то в этом роде. Да, иногда я
отодвигаю потребности своего тела на второй план из-за стресса или из-за всей той ерунды, которую влечет за собой то, что я одна из дочерей Деметры, но я делаю это не для того, чтобы навредить себе.
Как только я убедился, что мазь на каждом порезе, я снова начинаю обматывать ее ноги бинтами.
— У тебя только одно тело, и ты дерьмовый хозяин..
— Ты принимаешь крошечную травму действительно близко к сердцу.
Может быть, так оно и есть, но то, как она настаивает на преуменьшении опасности, в которой она находилась, раздражает меня до крайности. Это означает, что она делала это раньше, достаточно часто, чтобы об этом едва ли стоило упоминать. Это значит, что она сделает это снова, если ей представится хоть малейший шанс.
— Если тебе нельзя доверять заботу о своем теле, тогда я сделаю это за тебя.
Молчание тянется так долго, что я, наконец, поднимаю глаза и вижу, что она смотрит на меня, ее губы сложены в идеальную букву «О». Она наконец-то встряхивается.
— Я полагаю, это хорошая мысль, но вряд ли она необходима. Я могла бы согласиться на секс
— и с радостью, — но я не соглашалась на то, чтобы ты подписался в качестве самой капризной няни в мире. Ты наверное собираешься кормить меня с ложечки? Она весело смеется. — Не говори глупостей.
Ее отказ раздражает больше, чем имеет на это право. Не потому, что она пытается отказать мне. Нет, за ее притворным весельем скрывается что-то хрупкое. Кто-нибудь когда-нибудь по-настоящему заботился о Персефоне? Это не мое дело. Я должен встать, выйти из комнаты и оставить ее до тех пор, пока не начнутся необходимые публичные сцены.
Делать что-либо еще — значит навлечь на себя гибель, от которой такой человек, как я, может и не оправиться.
Глава 10Персефона
Когда Аид сказал, что намерен позаботиться обо мне, я ему не поверила. Зачем мне это? Я взрослая женщина и более чем способна позаботиться о себе, что бы он ни думал. Если бы он не был таким невероятно настойчивым, я, возможно, даже смогла бы признать, насколько опасной была ночь, когда мы встретились, для моего здоровья. Я не собиралась игнорировать холод и боль, но к тому времени, когда я поняла, что это проблема, у меня не было другого выбора, кроме как двигаться вперед. Я могла бы даже заверить его, что, хотя я иногда забываю поесть или другие подобные мелочи, у меня нет привычки ставить себя на пути реального вреда.