– Что-нибудь случилось? – спросила я, почти простив его, меня переполняла любовь к брату. – Все ведь будет хорошо, да?
* * *
С тех пор он переменился. Он по-прежнему работал на ферме, но вечерами и по воскресеньям отсиживался у себя в комнате. Я не понимала, что с ним. Точнее, вообще об этом не задумывалась. Меня так пугала эта закрытая дверь, что я ни о ком не могла думать, кроме себя. Но сейчас я могу представить, что он пережил за эти недели, как он ждал, надеялся и, конечно, молился, ведь всех нас с детства учили верить в милосердного Господа.
Могу представить, как он мечтал повернуть время вспять, к той минуте, когда еще мог остановиться, но не остановился. Спустя годы, когда я стала думать о том, что случилось с ним и едва не случилось с Люком и Салли Маклин, мне казалось, что судьбу моих братьев решил один-единственный миг, для обоих схожий. Для Люка – миг, когда он отстранился. Для Мэтта – когда он отстраниться не смог.
* * *
Господь не был милосерден. Однажды сентябрьской ночью, когда до отъезда Мэтта в Торонто оставались считаные недели, к нам примчалась Мэри Пай, растрепанная, с дикими глазами, и спросила, где Мэтт.
Он был у себя в комнате, но, должно быть, услышал или почувствовал, что она здесь, – не успели мы с Люком его позвать, а он был уже у двери и, протиснувшись мимо нас, вывел Мэри на улицу, и мы услышали его голос: «Погоди, погоди. Пойдем к озеру». Но Мэри ждать не могла, ее переполнял безумный ужас, пригибал к земле. Она сказала, и мы услышали, от страха говорила она очень громко, а дверь мы закрыть не успели: «Мэтт, он меня убьет! Убьет! Ты мне не веришь, а он может! Он Лори убил и меня убьет!»