Мартиса откинула голову назад и улыбнулась, вглядываясь в угрюмые, но такие любимые черты.
— Место в качестве кого? Слуги?
Шилхара опустил голову, и прядь седых волос, заработанных суровой жертвой и непоколебимой преданностью, защекотала щеку.
— Соратницы, — прошептал он ей в губы. — Любовницы. — Он прикусил её нижнюю губу, и его рука соскользнула с макушки, чтобы обхватить затылок. — Возлюбленной жены.
Он дразнил уголок её рта мягкими прикосновениями и лёгкими покусываниями. Она пощекотала его верхнюю губу кончиком языка, прежде чем отодвинулась, чтобы увидеть глаза.
— А ты будешь любить меня хотя бы день? Год? Всю жизнь?
Она знала, что он скажет, но хотела услышать, как он озвучит ответ своим прекрасным, надломленным голосом.
— Намного дольше, — прошептал он, и его глаза засияли от бури эмоций, которые он сдерживал до сих пор. — Дольше царствования лжебогов и назойливых жрецов. Дольше аль Зафиры, когда померкнет её яркая звезда.
Он поцеловал Мартису и вдохнул свою жизнь ей в рот, сердце, душу — так же, как она вдохнула свой дар в него, когда они стояли в пустой душе умирающего бога.
Мартиса яростно ответила на поцелуй, обнимая так крепко, что у неё заныли руки, а кулон, который она сжимала в руке, впился Шилхаре в спину. Когда они прервали поцелуй, она прижалась лбом к его лбу.
— Так долго не любят.
Проворные пальцы принялись теребить завязки платья.
— И даже этого времени было бы мало.
— Я была бы счастлива и сегодняшнему дню.
Шилхара раздвинул вырез, обнажая нижнее платье и бледную кожу грудей под тонкой тканью. Румянец желания окрасил его острые скулы, в глазах зажёгся огонь. Грубая подушечка пальца погрузилась в ложбинку у горла, дразня и соблазняя.
— Тогда мне лучше начать. — Тембр его голоса стал более глубоким. — День умирает, пока мы тратим время на разговоры.
Мартиса выгнулась в его объятиях.
— А кровать слишком далеко.
Короткий смешок, прерываемый лёгким покусыванием мочки уха, заставил её рассмеяться.
— Как всегда, дорогая. Как всегда.
КОНЕЦ