Тяжелы мои стихи —
Камни в гору.
Донесу их до скалы,
До упору.
Упаду лицом в траву,
Слез не хватит.
Разорву свою строфу —
Стих заплачет.
Болью врежется в ладонь
Крапивa!
Превратится горечь дня
Вся в слова.
Вот что об этом состоянии писала сама Ника в своих записках: «Я звук ждала. Он приходил. И наполнялась я энергией чудовищного мига, непонятного, как рожденье человека»[20]. Ее заставляли учиться игре на скрипке, отдали в музыкальную школу. «Быстро выяснилось, – поведала Ника Косульникову, – что для скрипки я совершенно не приспособлена: просто началась аллергия на каждый ее звук[21]. Я пятнами шла! Пришлось меня переводить на гитару. Так по классу гитары школу не закончила». Но на занятиях музыкой Ника не могла сосредоточиться, потому что, по ее словам, «рисунок стиха заполнял, забирал меня».
Если же звук не приходил, Ника невероятно нервничала, не спала до утра и уставала настолько, что иногда вынужденно пропускала занятия в школе. Она была как бы проводником между небесами и землей, между Всевышним и людьми. И уже тогда безумно страдала. Прочтите ее стихотворение «Раненая птица»:
Пожалейте меня, отпустите.
Крылья раненые не вяжите,
Я уже не лечу.
Голос мой оборвался болью,
Голос мой превратился в рану.
Я уже не кричу.
Помогите мне, подождите!
Осень.
Птицы летят на юг.
Только сердце сожмется страхом,
Одиночество – смерти друг.
А еще у чуда была бронхиальная астма в тяжелой форме. Людмила Владимировна вспоминает «выступления» четырехлетней внучки: «В руках – ингалятор с лекарством от астмы, который она называла “микрофон”, рядом на стуле – куклы, заяц и медведь, ее слушатели. До 11−12 лет она страстно читала им стихи. Потом у нее были взрослые слушатели и зрительные залы восторженной публики. Ника все делала громко: громко читала стихи, громко возвращалась домой, когда выросла».
Не знаю, кому первому рассказал Бурыкин эту историю, но сошлюсь на Надежду Арабкину, которая приводит такой факт: «Когда я впервые увидел ее фото в газете, мне было двадцать лет, я учился на третьем курсе Бауманки, – рассказывает Альберт Бурыкин, один из ее фанатов. Не очень выразительное лицо и огромные зеленые глаза – такой осталась в его памяти юная поэтесса, которой он собирался посвятить свою жизнь. – Разумеется, я хотел на ней жениться и защитить. Прямо в ее окна дымили заводские трубы, а у Ники была астма… Я бегал по инстанциям, доказывая, что завод вредит экологии Ялты. И в конце концов добился: предприятие перенесли в Евпаторию»[22].
Обеспокoенные бессонницей Ники, родные поили ее в огромных количествах димедролом, водили по врачам. Бабушка ездила в Киев, в Институт психологии, умоляла сделать так, чтобы Ника не писала стихи и можно было нормально жить. Врачи в бессилии разводили руками. Показывали Нику и приезжавшим в Ялту экстрасенсам, многие из которых были шарлатанами. Они выступали в театре имени А.П. Чехова и собирали толпы людей. Среди них была дама из Киева, по возрасту лет за шестьдесят. Когда она выходила на сцену, несчастные женщины падали и кричали. Дама успокаивала их какими-то фразами и зажигала свечи. Ее ассистенты ходили среди зрителей и выслушивали их жалобы. Карпова тоже присутствовала на этих сеансах, рассказывала о Нике и молилась за нее.