Когда я рассказал Смольской о рассуждениях Свистуна, она пояснила: «Это же понятно, есть музыкальность разного порядка: внутренняя и та, которая помогает выразить звук реально. Я имею в виду с попаданием в ноты, с точным воспроизведением. Весь вопрос внутреннего контакта человека с собственным голосом, и это может прийти не сразу. Думаю, что Ника, если бы была жива, распелась бы. Она, конечно, была очень музыкальным человеком».
Много песен на слова Ники написал композитор Петр Старчик, светлый человек с трагической судьбой. Прочитав первую публикацию Ники, он начал перекладывать ее стихи на музыку, а потом почувствовал потребность познакомиться с ней лично и приехал в Ялту. Первое впечатление от Ники, с которой ему разрешили погулять: «Просто ребенок. Она прыгала, играла в песочнице, бегала в спортивном городке». Но было и другое. «Когда я сидел за пианино и играл, – вспоминает Старчик, – и пел не только песни на ее слова, Ника из меня выуживала поразительные вещи. Она очень любила Волошина и просила спеть песни на его слова. Когда я их пел, что-то в ней менялось, и она переставала быть ребенком. Это было неожиданно, оттого что перед этим я пел детские песни. Когда же я встал из-за пианино, Ника снова становилась ребенком с совершенно детским отношением ко всему: надутые шарики, конфеты, веселая игра, чуть ли не в жмурки».
Отмечу, что Владимир Дашкевич ограничился циклом песен на слова Ники Турбиной и вряд ли их исполняет, а у Петра Старчика ни один концерт за последние тридцать с лишним лет не проходит без ставшей шлягером песни «Девочка-сон»:
Она, девочка-сон,
Живет только во тьме.
А днем стоит, повернувшись к стене.
И только ночью попадает в страну,
Где каждая сказка живет наяву.
Я в этот мир попадала не раз.
Но девочка – сон,
А я среди вас.
Забегая вперед, отмечу, что 19-летняя Ника в интервью на вопрос: «Твои стихи когда-нибудь превращались в песни?» – ответила: «Лена Камбурова исполняла один из моих циклов. Как-то по “Русскому радио” слышала песню Градского “Благослови меня, строка”. Вот, думаю, сука, жили бы мы за границей, сколько бы я с тебя содрала! Когда умер Цой, по телику показывали группу “Черный кофе” с песней “На смерть Цоя” на мои стихи, которые я посвятила бабушке. Нежные такие, лирические»[56].
Глава 5
«Сердце свое в камне оставь!»
Из рассказа Людмилы Карповой: «Мой муж, Анатолий Никаноркин, очень любил Владимира Луговского как поэта, но не был с ним знаком. Летом 1949 года Луговской приехал в Ялту, и Никаноркин, мечтавший с ним познакомиться, нашел его в маленькой комнатке – бóльшая ему была не по карману. На жилье его устроила знакомая блондинка, работавшая парикмахершей. Он мог прийти к ней стричься и читать стихи, говорил, что их надо проверять на простых людях. Думаю, что жил он в частном секторе, а не в Доме творчества, потому что не был на фронте, и это ему вменяли в вину». На самом деле находиться во время войны в тылу его вынудила тяжелая травма. Он мучительно переживал свою немощность, был подавлен, печален. И, однако же, именно в те трудные годы он задумал и начал одну из своих главных книг – «Середина века», первые строфы которой родились весной 1943 года. Спустя двадцать лет Никаноркин в рассказе «Слово о Луговском» описал свою первую встречу с ним