Имеется совсем юная Ника, читающая стихи так, как никто в ее возрасте, – это целостная данность; и ни в какой конкретный момент времени у нас в восприятии и даже в инструментах анализа не возникает скальпеля, чтобы разделить этот якобы имевший место эксперимент над психикой (явление, созданное условно “снаружи”) и собственный талант (условно “изнутри”). А не выполнив такой разрез, вообще невозможно давать квалификацию: “поэт” или “не поэт” Ника? – поскольку границы “нутри” не заданы и не могут быть жёстко определены. Нет такой инстанции, которая квалифицировала бы действие как поэтическое или личность как поэта. Мы даже не можем сказать, чтó именно нас поражает: сама Ника или общая конструкция (биография, тандем с мамой и проч.), включающая ее как объект семейного эксперимента.
Итак, мы имеем дело с целостным эффектом, и, даже если он складывается из чего-то, то эти составляющие не дадут нам понимания синтеза. А прецеденты “никоподобных” биографий и явлений могут дать представление о том, что именно акцентировано в “Нике-как-явлении”. Например, может оказаться так, что в лице Ники (целиком, а не в ее “текстовой версии”) поэзия как режим мышления словно бы сняла очередной барьер и показала нам, что она может быть сделана не только из жизненного опыта. И окажется, что это был очередной стереотип. Ведь до этого поэзия и музыка тоже двигались снятием барьеров, вовлекая все более разнородный словесный и жизненный материал, принимая все более разные формы, вбирая в себя стратегии существования поэтов и т. п.
Итак, вопрос о прецедентах. Я их не знаю. В силу той неопределённости, которую обозначил выше, не очень даже ясно, какие прецеденты нужны для сравнения: прецеденты ранней одаренности в словесности – или прецеденты (обобщенно) экспериментов такого рода с участием детей (или: над детьми). Возможно, речь как раз должна идти и о том, и о другом по отдельности, а в Нике “новизна” заключается в скрещивании одного с другим. Но уверен, что “по частям” или в другом виде эти прецеденты где-то должны быть.
Интересные рассуждения, не правда ли? Приводя их, автор не боится противоречить самому себе. Наоборот, близкий к завершению книги, он ставит вопросы, на которые пока не знает ответов и ждет их от будущих исследователей жизни и творчества Ники Турбиной. В первую очередь – от самого Андрея Ханова, который, надеюсь, все же выйдет из тени и выступит под настоящими именем и фамилией.
От поэзии перейдем к прозе, а именно к дневниковым запискам Ники «Чтобы не забыть». Узнал о них я неожиданно, когда мы с Майей и Карповой работали над одноименной книгой. Было это в 2003 году в доме на Садовой. Я был удивлен, когда Карпова, как само собой разумеющееся, передала мне папку с записками, напечатанными на выцветшей желтой бумаге с внесенными от руки исправлениями. Я обрадовался тому, что Ника писала еще и прозу, а также очередному жесту доверия ее родных. С нетерпением дома прочитал эти записки, отредактировал их, хотя это особого труда не составило, ибо оказалось (я об этом узнал через много лет), что до меня эту работу частично выполнили Майя и Александр Павлов. По словам Загудаевой, она в один из приездов в Ялту видела, как Майя и он работали над записками. Когда Лера поинтересовалась, чем они заняты, ей ответили, что кое-что приводят в порядок.