Формы творчества разнообразны и дают такой спектр возможных синтезов, что к ним невозможно подходить ни с какими «отраслевыми» требованиями. По сути, это живое расширяющееся течение, а в случае Ники – синтез возраста, текста и исполнения, образующий самостоятельную реальность, а не просто «манеру чтения» (это выражение подразумевает, что «читается» что-то готовое, отделимое, отчуждаемое от «исполнителя», то есть Ники). Отсюда – третье соображение. То, что мы рассматриваем, вырисовывается и проясняется лишь по ходу исследования: по крайней мере, Ника как явление точно не может быть редуцирована к строчкам, от которых можно отделить судьбу автора; но также не может быть сведена к безвольному объекту взрослых манипуляций. Ведь это не «физическое явление», в котором можно безболезненно изолировать одну сторону или качество.
На протяжении всей книги автор следовал указанным соображениям, не отделяя Нику-поэта от жизни Ники-девочки и Ники-женщины, стремился показать, как судьба Турбиной переплелась с ее творчеством и повлияла на него. Более того, то же самое касается Майи и Анатолия Никаноркиных, Людмилы и Светланы Карповых, чьи жизнеописания и творения в разной степени представлены в книге.
И все же – возможен ли вообще поэт-вундеркинд? По мнению Андрея Ханова, ближайший способ узнать это – обратиться к истории и выяснить, были ли такие («никоподобные») прецеденты.
По большому счету, – пишет он, – в мышлении нет “нового”. В том или ином виде все – в виде (а) прототипа или (б) элементной базы (словами П.Г. Щедровицкого)[331], – всегда уже есть в мышлении с самого начала. История (в данном случае история искусства) состоит лишь в переакцентировке и выпячивании, усилении того или иного элемента мышления и (или) в связывании элементов. Эти перетоки и смещения выливаются в эволюцию технологий, средств, жанров искусства и вообще всего. Итак, в задаче спрашивается: известны ли аналогичные прототипы (поэтические и околопоэтические задатки в очень раннем возрасте либо попытки их искусственного выращивания в детях)? Оба ответа приемлемы. Если да, то суждение о том, что поэтов-вундеркиндов не бывает, не подтверждается. По словам Евгения Рейна, все великие поэты начали писать рано, в подростковом возрасте. Это связано со взрывным развитием когнитивных[332]способностей в совокупности с гормональными и другими изменениями в этом возрасте. Так может быть, граница этого возраста просто подвижна, и мы не знаем пределы её эластичности?
Если же нет, случай Ники тем более интересен, так как уникален в истории вообще. Но, как видно из предыдущего, нельзя верить в “уникальность” в мышлении (вплоть до гениальности), которая исключительно зыбка, временна и сугубо аспектна, зависит от выбранного масштаба оценки. При прочих равных условиях это может быть уникальность только конкретной личности или финального произведения, по-особому (“уникально”) воплотившего нечто более широкое, уже существовавшее в предпосылках или прототипах ранее. Однако во втором варианте (при ответе “нет”) можно считать насильственным “вытягивание” этих задатков-способностей семьей Ники, сильным влиянием ее мамы и бабушки – и из этого заключить, что даже этого единственного (“уникального”) “случая Ники” не существует, а существует лишь случай эксперимента над психикой ребенка. Но это никаким образом не отменяет самого результирующего явления.