– Лешек?
Твою вперехлест, через колено! Память с легкостью подсказала, что этот полный надежды и неуверенности выдох принадлежит Марысе, жене реципиента. Михаил как-то к этому имени не пообвыкся, а потому и никакой реакции. Но это не отменяет того факта, что его узнали. Тут же представил себе свое лицо и не припомнил никаких особых примет. Даже родинок. И это хорошо. А вот если заставят раздеться… Да только кто же станет это делать.
Не подавая виду, Михаил спокойно расплатился за опий. Довольно дорогой иноземный продукт. Его тут используют в виде настоек, как снотворное и успокоительное. Он же является и одной из составных частей зелья правды. Получив кисет с приобретением, он пошел было дальше по рядам.
– Лешек?! – Уверенности в голосе ладной невысокой бабенки стало больше. Не иначе как приметила какой-нибудь характерный жест.
Не останавливаясь, провел ревизию своих движений, припоминая все до мелочей. Да вроде бы ничего такого. Но это для него. А вот для женщины, которая пятнадцать лет прожила душа в душу и в любви, все видится иначе. Как там говорил горбун в фильме «Место встречи изменить нельзя»? «Бабу не проведешь, она сердцем видит». И уж тем более, если сердце это любящее. Девять деток народили. Правда, выжили только четверо. Двое старших, да две дочурки семи и пяти годочков.
– Да что же это такое! Быть того не может! Лешек, то ведь ты! – Уверенности и надежды уже гораздо больше.
Если бы Михаил обернулся и уверил ее в ошибке, то, скорее всего, ничего и не было бы. Стушевалась бы баба, «ну как же так-то», и отстала в полной растерянности. Но он сделал вид, что его это совсем не задевает, в то время когда на голос Марыси оборачивались посторонние. Любопытно же! А Романов чуть не единственный упорно делал вид, что ничего не происходит.
– Лешек! – догнав и дернув его за локоть, прикрытый кольчугой, требовательно произнесла она.
– Кто Лешек? Я? Так ты меня кличешь? – смерив ее спокойным взглядом, произнес он.
– Отрекся! – громко выдохнула она. – От жены и детей отрекся!
– Ты что, блаженная?
– Да не блаженная я, а жена твоя. Пятнадцать годочков душа в душу, а тут вдруг запропал. И кольчугу на себя нацепил.
– Нравится? – улыбнувшись в тридцать два зуба и обернувшись, словно красуясь, дурашливо поинтересовался он.