— А как я с тобой живу?
— Как ты со мной живешь?
— Ты разве не знаешь, как я с тобой живу? — я закурил окурок и прилег на диван. — Что ты говоришь, Вик. Конечно, я тебя люблю. Ты же меня знаешь. Я бы не заставил себя через силу с кем-нибудь жить. Все факты налицо. Я приношу домой деньги. Люди живут намного хуже, чем мы. А мы хорошо живем. В мире, согласии, правда?
Она обрадовалась и распылилась:
— А скажи еще что-нибудь!
— Что?
— Что-нибудь хорошее.
— А… А что сказать? Видишь, мы можем себе позволить сколько угодно разговаривать по мобильному. Не все так живут.
— А еще.
— А еще у тебя хорошая попка.
— Только попка?
— Ну. Пока, это ведь очень важно.
— Ой.
Я прямо так и чувствовал, как она там тает, словно мороженое, попавшее в случайные руки.
— Ладно. Если чо, я перезвоню.
Ну вот. Что-то странное, нелогичное может происходить в мире людей. Там, где торжествует логика, где все расставлено по полочкам, где ничего кроме нуля и единицы, третье все же появляется. Конечно, если там порыться, то выясниться, что все просто, и я чего-то не понял. Ответ всегда прост. Сложняки — для глупых. «Пойми», — говорит Демьян, — «жизнь — говно, а потом, а пот-том — смерть». Чудес на свете не бывает. Не зная, радоваться мне или не радоваться, я вышел на улицу и без мыслей прогулялся, вдыхая мороз. Машины проносились в никуда, сигналы. Я подумал, что все то, что изнутри так исполнено смысла, снаружи кажется глупым передвижением огней, и моя жизнь — какой-то незначительный фрагмент на их фоне. Даже и не вспышка. Уголек зажегся, уголек погас. То, что находится снаружи, не является человеком. Мы просто идем ему на корм. Череда. К тому же, раньше люди верили в рай и ад. Впрочем, всегда есть шанс для того, чтобы жить в аду. Списки. Поиск. Ничего. Возможно, я что-то путаю. Но ведь я уже здесь был. Это очень потайное для внешних глаз место.
И что бы Петр ни делал, конец предприятию всегда один. Но мы сыграем. Перед смертью всегда есть одна, последняя ночь, когда ты играешь со своим духом.
Я вошел в бар, заказал себе пятьдесят грамм, бокал пива, две крабовые палочки. Это был дешевый, босяцкий бар, и в нем не было никакой закуски, кроме этих самых палочек. Сюда приходили люди с побитыми лицами, и половина была немытой. Выпил. Закурил. Минут через десять подсел ко мне мужик, пьяный еще не в доску, но уже в пол — доски — это точно. Хотелось ему поговорить, но, видя мою нерасположенность к общению, он то кряхтел, то выплескивая какие-то междометия из себя, чесал голову. Мне ж все равно было.
— Вот, Андреев раньше был, вот то — то. Да, — сказал он.