— Я хотел тебе изменить, — ответил я, — но не вышло. Кишка тонка оказалась. Но, видно, зря. Не всех людей можно прощать.
— Это все из-за тебя, — ответила она.
— Ну да. Из-за кого же еще?
Я отключил телефон.
Больно тебе? — спросил я сам у себя. И кто ж тебе виноват? Конечно, ты строишь из себя героя, хотя, собственно, и не строишь, так только получается, а на деле ты ржавый, ржавый гуманист. И едва появилась возможность проявить его, так и сели тебе на шею. Больно? Завтра будет еще больней. Потом что ты ее простишь. Она ведь не может быть иной. Она прогнозируема, как телевизионный эфир в 21.00. Если хочешь, чтобы она всегда осталась в рамках — держи ее в этих рамках. Не хочешь — ну и получай. Люди нормальные живут, ссорятся, мирятся, и все нормально, и никому не нужна дешевая красота. А ты все наступаешь на одни и те же грабли. Она хорошо выглядит чужими глазами. Мы отлично смотримся в зеркале. Она прекрасна на ощупь. У нее отличный половой инстинкт и чрезвычайная любовь к первобытным позам. Но посмотри на ее лицо! Кто его придумал? Это же отдельный класс! Это — модуль! Инстинкты есть у всех. Я не спорю, что человек — это обезьяна с языком, да еще и злая и подлая обезьяна. Но что я ей сделал? Неужели так хочется трахаться? Неужели меня мало?
Человек — это проекция. Женщина — это свойство проекции. И все это — лишь маленький объект на поле запрограммированного мира. Надо ехать куда-нибудь, или срочно становиться таким, как Юрий Александрович. Юра. Юрка. Юрок. Интересно, он никого в своей жизни не замочил? А может — съел? Живьем, например.
— Поехали в бар, — предложил Петр.
— Поехали. Водку пить?
— Водку.
— Это хорошо.
— Слушай, а поехали к Club?
— Ну, поехали.
… Мы разговаривали ни о чем и пили вино. Club была не в курсе происходящего. Ей наплевать было на всю эту политику. И правильно. Она умела мечтать, а мы уже давно как не умели. Мы покрывались шерстью. Мы уже перешли ту черту, когда возвращаться поздно. Оставалось лишь умереть молодым. Но и это теперь было не актуально. Хорошо умирают поэты. То есть, не так уж они и хорошо умирают, но стороны эти смерти смотрятся более или менее достойно.
— Я раньше любил смотреть на звезды, — сказал я.
— А сейчас? — спросила Club?
— Сейчас…. Хочется посмотреть. Хочется вновь вспомнить. Все время забываю, что они есть. Про водку, вот, не забываю. Вы. Даже если и хотеться не будет, все равно нет, нет, да вспомню. Получается, что серьезные вещи — это убийство духа.
— А в детстве все не так, — заметил Петр.
— Ну да. Человек в детстве чище.