— А в Ираке типа всем хорошо, — подала голос Наташа.
— А ты чо, знаешь, родная? — спросил Демьян, — да я манал, Натаха, давай выпьем.
— Не могу.
— Ды…. Пили, пила, не можешь. Мы как-то с пацанами поехали на село, чисто кресты немецкие из могил выкапывать. Нам один тип чисто это место подсуетил. Хотел еще бабки взять, а я говорю: э, слышишь, братуха, да я бос-сяк, мне похуй. Кар-роче, мы с Лютым туда приехали, коб-был зацепили. Одна говорит — слышь, в натуре, у меня скоро экзамены, мне нужно уч-чить. Ну, уч-чи, говорю. Ну, я пойду? — спрашивает. Да ты ч-чо, говорю, р-родная, зря я, что ли, тебя сюда приволок. Раком стой и читай, а я тебя ебсти буду.
— И чо? — усмехнулась Наташка.
— Она учила, а я ее ебал!
— Не устал?
— Не. Ей же много учить было.
— Ты.
— Ты, да кто б там говорил? Пойдем еще за ширму?
— Долой капиталистов! — воскликнул Юрий.
— Революция, — сказал я сонно, чувствуя, что голова моя начинает опадать на стол, точно лист.
Пьянство еще продолжалось, а я уже спал. Иногда меня спрашивали:
— Валера, ты чо, спишь?
— Не, — отвечал я, приподнимая голову.
— Валерик, не спи.
— Да не сплю я, не сплю.
— Не спи, Валерик, замерзнешь.
— Слушайте, давайте пацана уложим, чо он мучается…
— Ты, давайте его с Наташкой положим.
— Да ладно вам. Он уже спит!
— Я не сплю.
— Наливай!
— Не. Я не буду.
— Водка — это русский дух. Дух — это субстанция, которая, объяв пространство и время, обладает мозгами. Установлено, что именно субстанция заставила австралопитеков эволюционировать. Так, в арсенале первых людей, было довольно много вещей, ныне для нас недоступных. Среди них такие, как биолокация, телепатия, телекинез.
— Русские произошли от другого типа обезьян.
— Ды, в натуре.
— Предшественник русских людей сначала изобрел вино.
— Нет, обезьяна стала человеком, когда она закурила.
— А где она взала сигареты?
— Хуй его знает.
— Возможно, их привезли инопланетяне.
— Да, это была миссия.
— Русский человек произошел от медведя.
— Наташ, возьмешь?
— Да ты утомил.
— Да ладно.
— Я водки хочу.
— Налейте ей водки!
* * *
Это была замечательная, но несколько странная вакханалия, к которой я неожиданно присосался всей душой. Я внутренне понимал — этому способствовал опыт — что ничего лучше не может быть. Когда человек устремлен на карьеру, то высоко, в зените, ему видится некая звезда. До нее можно добираться и так, и эдак, офигевая в течение всего пути, уничтожая трудности, проходя (или нет) по головам. Но уже в середине пути можно понять — если только хватит честности — что все это — обыкновение. Это то же самое, что и есть, и пить, и смысл жизни, по большому счету, не так уж сильно разнится с видением жизни Сергея Демьяна.