Женщина, дав указания, прошла с бидоном мимо них. Они топтались у ворот. Внутри было тихо. Устав дожидаться неведомого Максима, не обнаружившего себя ни единым звуком, они миновали двор, где бродили кудахтающие курицы, и осторожно вошли в избу. Там на диване лежал здоровый парень в футболке и курил, стряхивая пепел в банку из-под «Нескафе». Увидев их, он поднялся, выставил на стол кастрюлю, миски, ложки, указал на свой диван и, не произнеся ни слова, исчез, точно растворился. Они переглянулись. Может, глухонемой? Вряд ли. Слышал же, что ему наказывали. Света заметила, что в доме все так же опрятно, как в облике встретившей их женщины. Все вещи, пусть недорогие, стояли на своих, очень правильных местах и все было устроено удобно. Стол был круглым и покрыт свежей скатертью, в центре него стоял кувшин с ромашками и разливал вокруг свет.
Света приоткрыла кастрюлю, налила супу себе и Кате. Они пообедали, тщательно вымыли посуду и улеглись на широкий, прогретый здоровяком диван. Света вскоре заснула, а Катерина все еще ворочалась. Она слышала, как вернулась с бидоном хозяйка, села на лавку под окном, позвала Максима и, не зная, что ее слушают, а, может быть, не придав этому значения, спросила:
– Ну что, так и будешь молчать?
Ответа не последовало.
– Мне-то за что? – пожаловалась женщина. – Я ж как все хочу... Чтобы жена, дети, чтобы внуки были... А ты все молчишь. Поговорил бы с ними. Девочки баские, умные, видать, из города. Что, слова доброго для них жалко? Бирюк ты, Максим, и честное слово, грех это. Вот и батюшка Николай сказал, что это гордыня. Тот, кто не прощает, того бес одолевает. Так ведь и помрешь бобылем, ссохнешь, и вся наша порода за тобой в землю уйдет. Да что молчишь-то, горе луковое, ни слез, ни слов уже нет на тебя! Измучилась вся, а на что мне это мученье? Я-то против тебя не грешила, за что маюсь? Выноси, да роди, да воспитай, а потом на тебе, мать, за все труды награжденье! Чего молчишь-то? Ответь!
Катерине этот разговор показался странным. Люди вообще были ей любопытны, а хозяева показались особенными. Так просто и доверчиво, без обычных расспросов пустили в дом, накормили, как будто так и надо, точно любому гостю двери открыты и ничего не запрещено. Ешь, спи, живи, никому ты не в тягость, никто к тебе в душу не лезет, не выясняет, где твой паспорт, родители, откуда взялась. Все бы такие были. И сама хозяйка хороша и добра, и сын у нее ладный, кареглазый, но вот проблема – молчит. Подождав, когда мать с сыном разошлись, она выбралась из теплого диванного угла и подошла к женщине.