— Я сделаю, что ты просил…
Ответная улыбка юноши была подобна восходящему светилу над цветущей пустыней, жаркому мареву миражей, манящих к погибели, а взгляд — колкому хороводу созвездий. Руки сомкнулись в подобии близости, неся между собою овеществленную смерть и передавая ее другому.
Все верно рассчитал забытый господином наложник и ошибся только в одном! Да, Алишер был озлоблен, — тем больше, что его палач вероятно выполнил свою работу небрежно. Желаний, которые он был способен испытывать, было слишком мало даже чтобы походить на мужчину, но все же чересчур много, чтобы никогда не вспоминать о подобном. Да, зависть даже к хозяйским игрушкам, тем более самой яркой из них, — изъела его, ведь это восхитительное тело помимо всех прочих достоинств, несло несомненные признаки пола… Но Алишер не был глуп. И брезгливый жест, которым оставшийся в одиночестве Амани вытер руку, ополоснув ее в фонтане, чтобы смыть прикосновение к евнуху, — сказало тому слишком много!
* * *
На весы судьбы не нужно бросать золотые слитки, чаще бывает достаточно простой песчинки. Тоненькой струйкой, одна за другой, они стекают, наполняя незримые колеблющиеся чаши, и кто знает, кто скажет точно, чье слово, раба или господина, станет на самом деле — нет, не последним и не первым! — решающим, навсегда меняя судьбы.
Крик ли стон, безмолвный шепот, бессознательный жест, небрежное замечание между делом — ложатся на неразличимые за мельтешением дней весы неизмеримым бременем. Одной единственной улыбкой, одной единственной слезой… И если чаши весов вдруг накренились, сходя со своих основ — стоит винить не точный механизм, а собственную неверную руку.
Как только понимаешь это, становится проще принять все остальное и не мучиться больше подобными вопросами. Невиновных не бывает. Молоденького евнуха Амани было даже немного жаль: если бы у него было чуть меньше ума, он мог бы закончить так же, если не хуже, прежде чем его красота расправилась бы в полной мере, не говоря уж о времени, затраченном, чтобы ее огранить. Однако жизнь не знает сослагательных наклонений, а согласие Алишера отравить мальчишку, заставило совесть стыдливо умолкнуть на его счет, сосредоточившись на главном: эта желтая голодная моль должна прекратить свое жалкое существование!
Желание становилось навязчивой идеей, постепенно заменяя собой все остальные. Вопреки молве, любовь и ненависть не ходят рука об руку, но — танцевать вместе им нравится, ничем не уступая друг дружке. Добрые сестры-соперницы: ошибется одна, вторая рассыплется каскадом, взяв реванш за подругу… У кого? Между собой-то они всегда помирятся, выпив бедное сердце до дна, как осушают до капли поднесенный в награду кубок. Кто-то залпом, кто-то смакуя каждый глоток…