Разузнать о шраме и подробностях утраты невинности маленьким рыжиком он еще успеет, а пока стоит просто наслаждаться восхитительным юным телом в его постели.
* * *
За первой ночью последовали другие, не менее изнуряющие. Мужчина вел себя как пьяница, дорвавшийся до королевских винных подвалов, безудержно насыщая свои неуемные аппетиты, так что, поневоле припоминая науку избавления от засосов и прочих следов неумеренной страстности, Равиль уже мечтал об обычном небрежном поцелуе и хотя бы одной ночи спокойного сна от заката до рассвета.
— Не упрямься, малыш! — ворковал в ушко настойчивый Ксавьер, ловко подминая своего юного любовника под себя, тиская его член, яички или массируя кончиками пальцев податливое, уже опять растянутое колечко мышц. — Разве не нравится?
Член стоял, подтверждая, что да, ему — вполне нравится, и юноша сдавался, позволял делать с собой все, что хотел мужчина, отвечая по мере сил, — ведь они вместе, пара, партнеры, кажется это так называется… Радоваться должен, что Ксавьер так хочет его, тут уж ни о какой жалости, христианском милосердии к обделенному — речи вести не приходится! Чистая неприкрытая страсть…
Правда, дорога для него превратилась в испытание на прочность, и вскоре забот прибавилось еще больше. Равиль выматывался уже не ради того, чтобы казаться полезным, а исполняя наконец те самые «обязанности», по поводу отсутствия которых так волновался вначале.
Надо отдать должное, от него не потребовалось ничего выдающегося или чего-то, что он не узнал или не увидел при Ожье. Однако он сам не заметил как чудесным образом обычный перевод преобразился в нечто иное, постепенно ложась на его плечи необходимостью за всем проследить, все узнать, договориться со всеми и обо всем.
Спору нет, душу грело сознание, что он не висит на шее, и как бы там ни было, но свой хлеб все-таки ест не за место в теплой постели нового господина. Ни у кого язык не повернется его упрекнуть! Зато приходилось буквально сбиваться с ног изо дня в день, разузнавая, выспрашивая, оговаривая и снова договариваясь. Юноша уставал до того, что не засыпал, а почти терял сознание, уткнувшись носом в подушку, после того, как Ксавьер оставлял его в покое, и совсем уже ничему не возражал, привыкнув к ощущению властно сжимающих его рук.
Красоты Венеции прошли мимо его сознания, Равиль не вылезал из контор, а когда дело доходило до визитов в уважаемые дома, меньше всего его заботила обстановка! Он не мог позволить себе расслабиться, допустить малейшую ошибку и ударить в грязь лицом перед своим новым окружением.