По счастью, тот оказался человеком серьезным не для показушности, не в пример памятному метру Пари, и прежде, чем справиться об оплате, убедился чем он может помочь.
— Что же, вы здесь совсем один? — сурово поинтересовался врачеватель, видимо сочтя немногочисленных слуг не стоящими упоминания.
— Не совсем, — утонув в подушках, Равиль слабо улыбнулся его неодобрительному тону, — но мой…
Он запнулся, не зная, какое слово лучше употребить, что само собой не прошло мимо внимания лекаря, и тот нахмурился еще больше.
— Мой товарищ, — нашелся юноша, — не любит лишних хлопот.
Мужчина только хмыкнул на это пояснение.
— В таком случае скажу вам, — он подробно объяснил, в какой пропорции нужно разводить оставленные порошки и как их принимать. — Я навещу вас на третий день, но если почувствуете себя хуже, то посылайте кого-нибудь из этих ленивых остолопов ко мне немедленно. Ясно?
— Да, спасибо, — Равиль жмурился, ощущая неодолимое желание зарыться в подушки еще глубже, чтобы спрятаться от режущего глаза света.
— И на будущее. Молодость, конечно, способна пересилить многое, но с такой организацией, вам необходимо больше отдыхать и хотя бы стараться соблюдать покой. Вы хорошо спите? — задал врачеватель неожиданный вопрос.
— Настолько, что не могу проснуться! — фыркнул юноша, тут же нарвавшись на резкую отповедь.
— Ничего смешного! Я принесу попозже нужное средство, оно по крайней мере снимет головные боли.
Равиль прикусил губу, опустив взгляд, пока господин Джеронимо продолжал свою лекцию о здоровом образе жизни.
— Питаться регулярно и обильно, но не злоупотребляя излишествами и вином. Залог здоровья — умеренность! — завершил свою речь лекарь, припечатав. — В альковных баталиях тем более, и я бы сказал, в особенности, ежели они противны природе твоего пола.
Это было уж слишком! Улыбка юноши, и без того вымученная, застыла. Откинув голову, отчего комната немного качнулась, он в самых вежливых фразах поблагодарил синьора Джеронимо за визит и советы, пообещав, что будет неуклонно им следовать. Откланивавшийся врачеватель лишь усмехнулся в ответ: кто знает, возможно признавая справедливым намек на бесцеремонность, а может быть, его позабавила вспышка неуместной стыдливости, — как бы там ни было, все это прошло мимо помутненного болезнью сознания. Равиль уже с трудом удерживал нить разговора, а представлять, что подумал о нем почтенный доктор медицины — вовсе было противно… Тоска, горечь и стыд накрыли его с новой силой, но от них ему никто лекарства прописать не мог.
* * *
Равиль ненавидел болеть, чем дальше, тем больше ненавидел собственную слабость, особенно такую — когда даже встать получается раз от разу. Точнее боялся: в его прошлой жизни она могла запросто обернуться смертным приговором, — неважно в богатом серале ли, чтобы не возиться лишний раз с прискучившей игрушкой, либо в портовом борделе.