Августин оборвал себя на самой пронзительной ноте, а Равиль так и не перестал улыбаться: вот оно что… певец-музыкант ищет новых острых душещипательных впечатлений, как натура творческая и ищущая в принципе. Нашел, вот…
Он думал, что мелодия окажется если не хулиганской, то удалой, веселой и разбитной, — под стать тем чертам характера, что выставляет напоказ сам Густо… Нет. Она была, как капель в ненастный день. Как последнее прости… как пелена тумана. Равиль не заметил, как один сонет превратился совсем в другой:
— «…Чрезмерно узкое его лицо
Подобно шпаге…
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови…
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза…»
Аккорд замер на полуноте. Августин вскочил, сбивчиво попрощавшись, притихший Равиль недоуменно смотрел ему вслед.
* * *
И все же хорошо, что Густо ушел! С Ксавьером он разминулся буквально на пару минут и очень может быть, что они даже встретились на лестнице, потому что первые слова мужчины были о музыканте:
— Завел себе нового приятеля, лисенок?
— Да… — тихо проговорил Равиль, не отрывая взгляда от одеяла, в которое кутался. Отрицать что-либо было бессмысленно.
Однако по-видимому Таш сегодня был в превосходном настроении, и ожидаемой пощечины так и не последовало. Ксавьер потрепал юношу по щеке, заметив только:
— Ты же будешь вести себя аккуратно, да золотко? — и благодушно добавил после кивка. — Это правильно, я же не зверь какой и не люблю тебя наказывать. Просто слушайся и все будет хорошо.
— Хорошо… — эхом отозвался безжизненный шепот.
Довольный жизнью и собой, мужчина сбросил верхнюю одежду, но в постель забираться не торопился.
— Иди ужинать, малыш, — раздался его голос из соседней комнаты.
— Мне не хочется…
Равиль сжался, когда Таш оказался около кровати.
— Что я только что сказал? — вкрадчиво поинтересовался мужчина.
Правильный ответ был очевиден.
— Слушаться, — проговорил юноша занемевшими губами.
— Вот именно! — одеяло было отброшено, его вытащили из кровати, вздернув на ноги.
Ксавьер с удовольствием оглядел встрепанного рыжика в одной рубашке, сползшей с плеча — хорош лисенок! Сложен он все-таки, что надо: эти ноги, ровные как колонны, полушария ягодиц половинками спелого персика, гладкая спинка, точеная шея, и кудри настоящей гривой… а что мордашка бледновата легко исправить!
— Снимай, — коротко распорядился мужчина, отпуская его и направляясь обратно в первую комнату.
Кроме сорочки на нем ничего не было, так что к чему относится приказ, Равилю переспрашивать не пришлось. Стараясь унять жалко дрожащие руки, он стянул с себя рубашку и застыл, прижав ее к груди, отчаянно сожалея, что пол не может сейчас провалиться под его ногами.