. М[иро]в[оззренческое] воспитание будущих идеологических инструкторов вермахта перейдет ко мне. Генерал – фельдм[аршал] Кейтель счел важным подписать это соглашение в Мюнхене 9.XI.[841], тем самым подчеркнув символический смысл происходящего. Вся партия с большим одобрением восприняла эту новость, пусть даже соглашение не было опубликовано. Кейтель всегда был по отношению ко мне лоялен, и я надеюсь на хорошие результаты в будущем, поскольку отдельные нюансы поведения призванных в вермахт из запаса требуют большой работы с нашей стороны. Что выполнимо, так как весь м[иро]в[оззренческий] материал и литература находятся под моим ведомом.
Планировалось провести манифестацию в Париже, в палате депутатов. Фюрер дал свое согласие на это символическое действо, хотел, однако, предварительно ознакомиться с текстом моей речи. Я передал ему рукопись под названием «Кровь и золото». Он прочел текст, и поскольку до его отъезда переговорить с ним я возможности не имел, мне позвонил Шауб: Фюрер очень, очень доволен речью, он рад тому, что я хочу с ней выступить, ни слова менять не требуется[842].
Вот так я поехал в Париж – теперь уже в третий раз. Поезд сделал остановку в Аахене, внезапно из громкоговорителя донеслось мое имя. Затем снова: «Телеграмма для господина р[ейхс]л[яйтера] Р[озенберга]!» Кёппен выбежал наружу. Телеграмма по поручению фюрера от р[ейхс]л[яйтера] Бормана (он постепенно превратился в основного посредника). Я испытал невольный страх, поскольку подобные меры, как правило, объясняются некими неприятными происшествиями. Читаю первые слова: «Фюреру сообщили…» Ну, что за чертовщина там произошла?! Дальше – вздох облегчения: «что Кодряну перезахоронят». Фюрер хочет послать меня в качестве своего представителя в Бухарест. Я должен сообщить, смогу ли приехать вовремя. Если нет, фюрер назначит другого. Мы прикидывали и так, и сяк, заказали у Бормана самолет на полдень 29 числа. Уже в Париже стало понятно, что ничего не получится, разве что прибегнуть к ночному перелету через Карпаты. Я переговорил с Гессом по телефону: он в ужасе отклонил идею. В результате вместо меня отправился Ширах.
Эти действия фюрера объясняются следующим происшествием. Антонеску был приглашен в Берлин, и в том числе на обед у фюрера в узком кругу. Протокол не предусматривал моего приглашения. Когда, выступив с речью в соборе Брауншвейга (12.XI.), я приехал на обед в Р[ейхс]канцелярию, фюрер встретил меня словами сожаления. Он не побеспокоился о каждом приглашении в отдельности и был возмущен моим отсутствием. Он высказал господам все, что счел нужным. Я должен был присутствовать на обеде с Антонеску, поскольку именно я пробудил к жизни в Румынии это движение.