Тем не менее, союз с фашизмом был правильным, так, лишь благодаря ему удалось прорвать окружавшее нас кольцо, присоединение Остмарка иначе было бы невозможно.
Но всё это имело последствием вступление Италии в войну в 1940 году, как раз вовремя, чтобы успеть помочь пожинать плоды на Западе. Потом бегство с Дона, причем сбежавшие увлекли за собой румын и венгров, которые оставили позиции после 20 минут обстрела. Сталинград – тяжелейшая расплата за итал[ьянскую] помощь. Во время бегства итальянцы продавали пулеметы на киевском рынке за 10 марок, воровали без конца и были затем отправлены домой. И их встретили как героев вместо того, чтобы расстрелять сотню офицеров.
То же в Африке и на Сицилии. Это стоило нервов Роммелю. На Сицилии – бегство, офицеры переодеваются в гражданское и перебегают с чемоданами к американцам. Население сдается, как и везде. В Южной Италии наши солдаты в строгом строю выдвигаются на юг, и по тем же дорогам итальянская армия без оружия бежит на север. Запуганному населению Южной Италии это вряд ли можно поставить в вину, но то, что Муссолини не нашел в себе сил расстрелять трусливых командиров, за это он сейчас расплачивается. Сегодня стали известны подробности мятежа в Ватикане и королевстве: они типичны для отживших монархий. Но церковь, проповедующая любовь к ближнему, уже сегодня через свою прессу дала Риму пышущий ненавистью ответ… Развитие событий приобретает драматический характер, революционная часть нашей войны начинается лишь сейчас.
Тем самым размышления перетекают на нашу внутриполитическую ситуацию. Как раз на прошлой неделе я говорил об этом с м[оими] сотрудниками и парой других доверенных лиц.
В связи со швабским протестом против запланированных Леем универсальных домов[1089] разговор зашел о коллективистской стороне нашего развития: универсальный дом, универсальный дух, наше развитие загоняется во все более тесные рамки. Да еще речи столь низкого уровня, как речи Лея и неприемлемая внутренняя пропаганда Геббельса, у которого всегда лишь одна тема: «Я о себе…» (Об этом я написал Герингу, равно как и самому Геббельсу отправил недвусмысленное – для любого другого – письмо).
На всех научных конференциях с начала 1940 года я говорил об истинной и ложной гегемонии[1090]. Я разъяснял, что когда после Тридцатилетней войны остались лишь сюзерены и вассалы, то пруссакам только строгим отбором удалось спасти германскую основу. Но мелкое мещанство 360 «государств», скученность, недостаточная для биологической восстанавливаемости, негативно повлияли на расовое развитие. Сегодня, наконец, появилась возможность снова развивать прежние подлинные инстинкты кайзеровских времен. Гегемония без чванливых высказываний, без ложной театральности, гегемония как нечто само собою разумеющееся, как твердая великодушная позиция. И приспособленчество, и кичливость проистекают из единого источника: вассального духа. Лею, Коху и Геббельсу никогда это не уразуметь. Но партия поняла это. За последние три четверти года я побывал в 18 гау и тратил свои выходные на то, чтобы делать для закаливания характера всё, на что неспособна наша «пропаганда». Чаще всего две речи: на большом открытом митинге о смысле войны и на закрытой конференции для руководства данного гау. Если несколько дискредитированный было процесс обучения снова наполнился смыслом, то это работа моего ведомства и особая заслуга д[окто]ра Штельрехта.