Петр глянул в боевое отделение и похолодел. По днищу растекалось пламя. «Средний бак пробило! — мелькнула тревожная мысль. — Теперь не загасишь, нужно быстрее из машины! А то огонь доберется до боеукладки... Потянул на себя защелку, открыл свой люк. Дышать стало легче. Взялся за рычаг кулисы, чтобы выключить передачу и остановить танк. Но над головой резко ударило орудие. Экипаж ведет бой, а он... Вон и стрелок-радист на месте, припал к курсовому пулемету, бьет куда-то короткими очередями.
Да и нельзя покинуть машину вот сейчас. Их тут же перестреляют. Нет, нужно дойди до батареи, дойти и уничтожить ее. Но тут же с тревогой подумал: «Почему ни звука в наушниках? Неужели вышло из строя ТПУ?!»
Только подумал, как почувствовал толчок в затылок. Это утвердило в догадке: да, танковое переговорное устройство вышло из строя, коль командир управляет теперь понятными каждому механику-водителю сигналами. Они не сложны и обусловлены раз и навсегда: толчок в спину — давай задний ход; нажим на левое плечо — поворачивай налево. Сейчас его толкнули в затылок. Значит, — вперед!
Выжал до отказа педаль подачи горючего. Тридцатьчетверка рванулась вперед, встречный поток воздуха ударил в лицо, как бы затолкнул внутрь танка дым. Петр разглядел впереди фашистское орудие. Направил танк на него, думая теперь лишь об одном: только бы успеть, опередить вражеский расчет, который уже суетится около орудия.
Успел, опередил, подмял под гусеницы пушку. Даже развернулся на ней, подумав злорадно: «Есть одно!» Начал высматривать другое, но в этот момент танк содрогнулся от сильного удара.
Двигатель заглох. Или Трайнин перестал его слышать: в голове сплошной звон, сознание куда-то уплывало. Будто сквозь сон чувствовал, как кто-то настойчиво тянет его через люк.
Очнулся в воронке, наполовину заполненной водой. Здесь были командир и стрелок-радист.
А башнер? Где Бережнев?
— Нету башнера, убит! — не оборачиваясь, с неожиданной резкостью ответил па вопрос Назаренко. Он, не отрываясь, смотрел куда-то в сторону, где осталась его машина.
Петр привстал и тоже выглянул из воронки. Тридцатьчетверка жарко пылала метрах в двадцати. Именно пылала, а не горела. Даже из открытых люков выбивало не дым, а огонь.
— Ну, сейчас рванет! — глухо сказал старший лейтенант Назаренко и впился окровавленными пальцами в рыхлый край воронки. Добавил: — Боеукладка-то под завязку загружена...
И действительно, почти в ту же секунду от мощного взрыва башня танка даже подскочила, сорванная с погона, и завалилась на бок, не упав па землю только из- за орудия, которое уперлось своим дульным срезом в землю.