Два с половиной года длилось молчание между Лу и Рильке. Наконец Райнер не выдерживает и несмело, деликатно, но с надеждой и той детской открытостью, которая всегда так подкупала её, прерывает эту заколдованную паузу. И, словно рухнувшую плотину, обломки обид и недосказанностей затопит потоком новых писем. Эта переписка составляет огромный том, и порой эти письма будут лучшими поэтическими достижениями их обоих. Они будут писать друг другу до последнего дня, обращаясь друг к другу словами «любимый» и «любимая», которые по негласному договору они будут писать по-русски.
«Лу, любимая, ведь в твоих руках покоятся мои первые молитвы, о которых я так часто думал и так часто находил в них поддержку издалека. Потому, что они так полнозвучны, и потому, что им так покойно у тебя (и потому, что о них никто, кроме тебя и меня, не знает), — потому я мог найти в них опору. И мне хотелось бы иметь право приехать и приложить другие молитвы, которые возникли с тех пор, к тем, к твоим, в твоируки, в твой тихий дом. Ты пойми, я чужестранец и бедняк. В твоих руках должно остаться всё, что однажды могло бы стать моей родиной, если бы я был сильнее. Райнер».
На фоне длинной вереницы женщин, любивших Рильке, Лу всегда будет оставаться единственной, непререкаемым авторитетом даже в оценке этих спутниц. Она подружится с Кларой Вестхофф, и та будет часто гостить у неё вместе с дочерью.
В разгар войны, в марте 1915 года, Райнер упросит Лу приехать к нему в Мюнхен, где он жил в то время с подругой, молодой художницей Лулу Альберт-Лазар, страстно желавшей познакомиться с Лу. Эта юная художница, младше Лу на тридцать лет, в 1952 году издаст свои воспоминания о Рильке, где опишет и свои впечатления от встречи с Саломе. Больше всего ей хотелось бы разгадать тайну гипнотического воздействия «роскошного тигриного взгляда Лу».
Она тщетно стремилась понять, что Рильке, столь отличный, по её мнению, от Лу, мог столь сильно ценить в этой странной женщине, сочетавшей «сильную чувственность с чем-то чересчур умственным».
«Витальность этой русской, её жизненная сила, существовавшая в ней помимо всей её интеллектуальности, безусловно, наиболее магически действовали на него», — напишет она в своей книге.
Впрочем, для самих Лу и Райнера всё происходящее в Мюнхене было озарено особым, не видным постороннему глазу светом.
«Ты только подумай, Лу, мне казалось, что Добрый Бог исчерпал для меня свою милость, но вдруг, представляешь, я совершенно незаслуженно получаю экстрагонорар от издательства „Инзель“. И поэтому ты должна, должна, должна быть моим гостем! Я надеюсь, что мне не нужно исхитряться, дабы убедить тебя в том, что мой довод о существовании Бога является бесспорным, не правда ли? Скажи мне, ну разве я смогу сделать свою жизнь в будущем разумнее и глубже, ежели таковая меня ещё ждёт, не начав её с нашей совместной встречи?»