И этот ее жест и налившиеся темной тоской глаза окончательно пугают Марию. Но бабушка спокойно говорит:
— А откуда им там быть? Таких развалин избегают не только люди, но и крысы. — Она гладит Марию по голове странно легкой ладонью и продолжает: — Я хочу сказать, что хорошо знаю этот дом, когда-то приходилось бывать в нем.
Катрина недобро смотрит на бабушку, и та поясняет:
— Я ходила туда стирать белье. В этом доме мой Савва и познакомился с Евой, матерью Марии.
Катрина хрипло смеется:
— Теперь ваша Мария хозяйка этих развалин?
— Борух, умирая, завещал дом Фриде, экономке своей. А Фриду убило, когда бомба попала в дом.
— Вот я и говорю: теперь ваша Мария хозяйка этих развалин.
Бабушка искоса смотрит на Катрину.
— Не знаю, может, теперь там есть другой хозяин…
И тут у Катрины вырывается не то стон, не то вой. Она трясет сжатыми кулаками у самого лица бабушки, захлебывается криком:
— Все-то ты видишь, все-то ты знаешь!.. Старая ведьмачка!
Отвернув голову, бабушка говорит с упреком:
— У нас с тобой, Катрина, общая беда и общий страх. Уймись!
— Страх? — переспрашивает Катрина, и губы ее судорожно дергаются. — Страх, говоришь? И у тебя? А, ну да… ну так, конечно… Я забыла… Мне кто-то говорил… А что мне говорили? — Она трет пальцами виски. — Мне кто-то говорил… Вот не помню, что!
— Бог с ними, с людьми, — отвечает бабушка, — ты бы лучше не пила так… Разум пропьешь.
— А это мое дело! — жарким шепотом продолжает Катрина. — Что хочу, то и делаю. Если мне так легче… А! Вспомнила: твоя Мария наполовину жидовочка. Да и ты вот только что проговорилась, когда о Борухе вспомнила. Проговорилась, старая? Так вот что тебя страшит? Боишься, да? Боишься, что ее заберут в гетто?
— Боюсь, — тихо и просто отвечает бабушка. — Она — моя кровь. Да и не проговорилась я, а тебе доверилась. Доверилась, Катрина!
Но Катрина только хихикает.
— Боишься? Страх, говоришь? — Она держится рукой за горло и хихикает, а у Марии от ее смеха бегут мурашки по коже. — Так его можно задушить. Страх можно задушить, верно? Вот так, взять за глотку…
Мария холодеет от непонятного смеха Катрины, от ее хитрого, вкрадчивого голоса, но бабушка тихо и строго говорит:
— Спать иди. Видишь, прогневила бога!
Но Катрина продолжает смеяться. Тогда бабушка, отстранив от себя Марию, всматривается в бессмысленные побелевшие глаза соседки, с трудом поднимается, подходит к Катрине и обхватывает ее за плечи.
— Спаси Христос! — бормочет она. — Верни ей разум, мать божья!
Она прижимает голову Катрины к своему животу и держит до тех пор, пока не затихают судорожные всхлипы смеха.