— Не так быстро, сержант, — сказал я (всегда обращаюсь так к копам, важно немного им польстить — это имеет значение). — Крови недостаточно. Поэтому я делаю вывод, что травмы головы были нанесены после смерти как хитрый отвлекающий маневр.
— Отвлекающий маневр? — задумчиво протянул констебль. — В таком месте? Тогда что же было орудием убийства?
Я указал на угол комнаты.
— Дефибриллятор, — крикнул я. — Вот он виновен!
Секретарь клуба упал на колени.
— Ладно, признаюсь, — простонал он. — Эта штука у нас уже пять лет, и мы заплатили за нее три тысячи. Все эти праздники в саду по сбору средств, спонсируемые прогулки и танцы за чаем — если я когда-нибудь увижу еще один сэндвич с огурцом, меня вырвет. Но за все это время ни разу не выдалось возможности использовать этот агрегат — а в рекламе-то уверяли, что люди мрут как мухи, так что надо всегда держать его под рукой. Но он просто стоял в углу и улыбался. Поэтому, когда Уолтер покуролесил в баре, мы поняли, что это наш шанс. Он храбро сопротивлялся, но в конце концов мы его уложили.
В этот момент на пороге нарисовался маленький кудрявый мальчик (или девочка), и его (или ее) лицо выражало вопрос.
— Поздно, Джордж, — отрезал констебль, — дело закрыто.
— Черт возьми, — сказал Джордж, — а что мне делать со всем этим имбирным пивом?
Примечание: в моем детстве не было ни книжных магазинов, ни «Амазона», поэтому мы читали все, до чего могли дотянуться. Помню, как отец купил на аукционе книжный шкаф. Там было полно книг — Бигглса, Энид Блайтон, Джеральда Даррелла, греческой мифологии и т. д. Он во многом определил то, каков я сейчас.
Вы слишком много думаете. выживает сильнейший…
BMJ, 5 июля 2007 г.
Если к вам на прием записались философы, это может быть довольно утомительно.
Когда Ларошфуко приходил в последний раз, случилось так, что я читал журнал Общества реабилитации. «В несчастьях других врачей, месье, есть что-то не то чтобы совсем неприятное», — заметил я. Он в задумчивости прищурился, а затем завел очередную длинную историю о своих носовых пазухах и о том, насколько они сухие (было бы лучше, если бы они увлажнились).
Гиппократ, недавно удравший с пенной вечеринки в академических кущах[161], оставил после себя безнадежно мокрое место. Ницше попытался пролезть без очереди, и нам пришлось насильно изгнать его, во весь голос цитируя Иммануила Канта. Ницше жаловался на что-то вроде Übermenschen[162], создание собственной морали и нежелание страдать от последствий своих действий. Так что он не просил ничего, кроме антибиотиков, потому что ужасно простудился, страдал целую неделю, но лучше не стало.