Шандор Ференци (Бокановски) - страница 38
г) Наконец, выражение желания вновь приобрести знания детства, которые когда-то были вытеснены: «В конце концов не следует забывать, что ребенок действительно обладает большим количеством знаний — знаний, которые позже будут погребены посредством сил вытеснения». Ференци по этому поводу добавляет в сноске, что он не думает, будто исчерпал интерпретации этого типа сна, который, наряду с прочим, иллюстрирует «реальное знание детей о сексуальности».
Итак, посредством анализа «сна о мудром младенце» Ференци в 1923 г. обращает особое внимание на логические трудности, связанные с незрелостью маленького ребенка, которая свойственна как психическому, так и физиологическому его устройству и которую, становясь взрослым, он пытается психически компенсировать. Здесь же Ференци описывает ребенка (пациента) с ярко выраженными влечениями, жизнерадостного, в полной физической силе и с хорошим психическим «здоровьем», что в каком-то смысле отражено в приведенной выше юмористической реплике распутника.
В последующие годы, опираясь на свои концепции травматизма, Ференци вновь берет за основу «мудрого младенца» и развивает это понятие в ином свете, придавая ему новый статус как в клиническом, так и в метапсихологическом плане.
Речь уже не идет об описании психической конфигурации обладающего влечениями ребенка, ставшего невротическим взрослым (носителем влечений и связанных с ними конфликтов), который во время анализа и в рамках развития своего невроза переноса предлагает придать этому последнему перспективу с точки зрения его инфантильного невроза. Для Ференци, наоборот, речь идет о том, чтобы проиллюстрировать теперь психическую конфигурацию совсем другого типа — ребенка, личность которого травмирована и нарциссически уязвлена, ставшего расщепленным взрослым по причине импринтинга его травмы, корни которой находятся, по мнению Ференци, в смешении между языком нежности, то есть языком ребенка, и языком страсти, являющимся языком взрослых.
Выявляя в рамках лечения риски, которые вызывают определенные бессознательные контротношения аналитика — если он, во время анализа, выступает как «воспитатель», увлеченный «педагогической» страстью, — Ференци проводит параллели между ребенком, травмированным «смешением языка», и пациентом, чьи старые травмы воскрешены и даже удвоены «профессиональным лицемерием» и жесткостью используемой аналитиком техники.
В таком случае, говорит Ференци, аналитический процесс имеет дело с пациентом/травмированным ребенком, который, измученный собственными защитами, уходит из своей психической сферы, испытывает нарциссическое расщепление и наблюдает травматическое событие, покоряясь неотвратимой судьбе «мудрого младенца». Ференци отмечает: «Таким образом, мы присутствуем при воспроизведении психической и физической агонии, вызывающей немыслимую и нестерпимую боль». Эта боль воспроизводит ту — из раннего детства, имевшую место в связи с травмой, которая, возможно, имела сексуальную природу; ее последствием, согласно точке зрения, которая часто фигурирует у Ференци, является «расщепление личности на одну часть, страдающую, но предельно деструктивную, и на другую — всеведущую, но бесчувственную». С этой позиции, травмированный пациент/ребенок может в известных случаях считать агрессора (в данном случае, психоаналитика) больным, сумасшедшим; иногда он даже пробует заботиться о нем, лечить его, так как раньше, являясь истинным «мудрым младенцем», возможно, был психиатром своих родителей.