Тогда мне не без основания возразили, что одновременное использование активности и анализа вообще должно основываться на особой квалификации. Но я не считаю, что это затруднение непреодолимо. При условии, что учебный анализ в достаточной мере отдает должное активности (он, кстати, часто имеет эту возможность, ибо состоит главным образом из анализа характера, то есть из анализа «Я»), наши ученики лучше ее усвоят и правильно оценят, без риска переоценки.
Все же я должен откровенно признать, что даже опыт не защищает от ошибок, когда речь идет об активности. Следует рассказать об испытанных мною разочарованиях. В некоторых случаях я сильно ошибался в оценке уместности или пределов «провокации», в результате чего, чтобы сохранить пациента, я должен был признать свою ошибку и после такой довольно ощутимой потери престижа дать ему возможность восторжествовать надо мной. Собственно, даже этот аффективный опыт представлял некоторую пользу для анализа, но я спрашиваю себя, был ли он так необходим и не лучше ли было его избежать. Эти случаи также позволили мне понять, что желание большей активности со стороны пациента остается лишь благородным намерением, пока у нас нет точных показаний к этому. Пока я могу дать лишь негативную формулировку, сказав, что не следует прибегать к активности, если мы не способны с определенной уверенностью утверждать, что все существующие приемы неактивной, то есть более пассивной, техники были использованы, что генетические особенности симптомов были достаточно «проработаны» и что отсутствует лишь нюанс актуального переживания, чтобы убедить пациента. Придется еще долго ждать, прежде чем мы позитивно и правдоподобно сформулируем показания для активности на каждом этапе невроза.
Иногда я испытывал другого рода трудности, слишком строго применяя некоторые давления и запреты. В конце концов я убедился, что эти указания сами по себе представляют опасность: они провоцируют врача силой навязать свою волю пациенту при точном повторении ситуации родитель — ребенок или позволить себе абсолютно садистское «поведение школьного учителя». В результате я отказался что-либо приказывать или запрещать пациентам и скорее пытался получить их осознанное согласие на задуманные мероприятия и лишь потом осуществлять их. Поэтому я действую так, чтобы не быть связанным до такой степени, чтобы не иметь возможности временно или даже окончательно отказаться от мероприятий в случае непреодолимых трудностей со стороны пациента. Наши указания должны быть, как выразился один бывший у меня в анализе коллега, не бескомпромиссно строгими, а эластично-гибкими. Если мы действуем иначе, то, безусловно, подталкиваем пациента к злоупотреблению этими техническими мерами. Пациенты, особенно страдающие неврозом навязчивых состояний, не упустят случая превратить данные врачом указания в объект бесконечного обдумывания и громогласными придирками будут оттягивать их исполнение хотя бы лишь для того, чтобы вывести врача из терпения. Только тогда, когда пациент видит, что врач не считает соблюдение этих мер обязательным условием (