— Но я ведь не вижу его, — удивилась Лэй. — Он не приходит ко мне.
— Или давно уж внутри, — ведьма вздохнула. — Дождись с нами рассвета…
Странная фраза ведьмы не утешила Лэй, наверняка она не раз уже слышала нечто подобное. Но всё-таки рассвета она дожидалась, не засыпая. Вглядываясь в ночь, клубящийся туман, она всё шептала и шептала про свой луч, который потерялся в иных мирах.
В предрассветный час Лэй совсем переполнилась нетерпением. Она поднялась и стала бродить вокруг костра, посматривая на небо. За ночь она почти осипла — столько раз пересказала самой себе грустную историю собственных путешествий. Движения её стали угловатыми и резкими, на лице залегли тени, вот только глаза сияли по-прежнему.
Глядя на Лэй, и я, и рыжая ведьма, и остальные путники хранили молчание, точно могли помешать какому-то таинству, какой-то диковинной шаманской пляске.
На востоке же небо порозовело, высветлилось… И вот первый солнечный луч пронзил туманную долину, упал прямо на плечи Лэй.
Мир осветился мягким и нежным сиянием. Каждый тут же понял, о чём рассказывала эта милая девочка, когда плакала у огня, но только она сама будто и не видела ничего подобного. Только не отрывала взгляда от солнца, беззвучно умоляя вернуть ей то, что она так жаждет.
— Ты ведь и сама луч, — недовольно проворчал один из тех, кто путешествует только ночью. — Хватит сиять, я спать хочу.
Лэй повернулась к нему, едва ли не в гневе, но тут вдруг заметила свои руки, излучавшие мягкий свет. И улыбнулась.
Наверное, тогда взошло солнце, а может, случилось и что-то ещё, отчего Лэй так засияла. Когда же всё развеялось, её уж не было.
Видать, нашла, что искала. Подружилась с солнечным лучом.
Завывает за окном, кидается в окно снежинками, шуршит по крыше зимний ветер. Он сегодня невыносимый, жестокий, требует закрыться в доме, никуда не выходить. Но я всё равно открываю окно и усаживаюсь на широкий подоконник — сегодня хочется промёрзнуть до костей.
Ветер рвёт волосы, бьёт по щекам, и уже секунду спустя я прыгаю в его объятия, чтобы на мгновение представить себя летящей снежинкой, которая не властна сама над собой.
Приземляюсь в сугроб, снег впивается ледяными жалами в босые ступни. В ушах нарастает звон, телу морозно, зябко, нехорошо, но я делаю первый шаг, прикрываю веки и раскидываю руки.
В следующий момент всё будто утихает, хотя на самом деле стихия не исчезла, а только клубится вокруг.
— Зачем пришёл, шаман? — спрашивает Ветер, и теперь я могу открыть глаза, рассмотреть его.
Сегодня он — юноша в белых одеждах, просторных и напоминающих причудливое кимоно. Если присмотреться, то на тяжёлой ткани можно разобрать узор, подобный тем, что мороз рисует на стёклах.