Он говорил тихо и под конец почти перешел на шепот.
— Мы не можем от тебя ничего требовать, — вполголоса продолжал Сёма, и каждое его слово гулко падало в тишину. — Только предложить. Если ты согласишься, обратной дороги не будет.
Саша обхватил голову руками, зажмурился, потом снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Светила лампа, где-то тикали часы. На него смотрели выжидательно.
— Значит, силы зла и разрушения. Я и сам разрушитель, я же говорю… я вам еще не все рассказал… Я однажды декорацию обрушил!
— Нет, это не то, — остановил его Сёма. — Ты можешь выломать дверь, уронить декорацию, ударить человека на расстоянии, пусть даже убить. Но ты не заставишь солнце лопнуть, не испаришь жизнь с поверхности земли, не разорвешь цепи и нити, из которых соткано все на свете, не сможешь обратить день в ночь, а людей — в чудовищ.
— А… кто это может?
— Есть сила, способная на это. И на большее. А мы по сравнению с ней можем так мало… Тля под кирпичом. Имей это в виду, когда будешь принимать решение. Возможно, есть люди, которые от тебя зависят…
— Нет, — Саша помотал головой. — Родителей моих уже нет. Тетя Аня… мы с ней теперь редко общаемся. Полина от меня ушла. Нет никаких людей.
— Но ты все же еще подумай. Осмысли все хорошенько.
Осмыслить услышанное было трудно, и Саша постарался переключиться на то, что попроще.
— А что вы можете? Этот ваш в черном пальто сказал, что вы наделены таким же даром, как я. Я подумал, что вы тоже умеете разрушать. А получается, у вас какие-то другие… суперспособности?
— Ванечка у нас главный супергерой, — сказала Лебединская. — Совсем как в этих дебильных фильмах. Супертенор!
— Да ладно тебе, — отмахнулся Ваня.
— И что же он умеет?
— Лучше всего он умеет разбивать сердца юных дев, — сказал Сёма. — Такая вот у него суперспособность.
— А Сёма лучше всего умеет разбивать сердца старых дев! — парировал Ваня.
— Да. А что? Среди них бывают вполне симпатичные, — невозмутимо ответил Сёма.
— А Верочка уже разбила на своем веку все, что хотела. И теперь вышла на новый уровень. Ее суперсопрано лишает разума неосторожных, как пение сирен! А когда она в ударе, это как… как пение пожарных сирен.
Они засмеялись, но у Саши так зашумело в ушах, что он не услышал ни звука. Гнев напополам со стыдом окатил его тяжелой горячей волной и вышиб дыхание из груди. Дурак, идиот, как он повелся! Смеются… И как не посмеяться над таким лопоухим недоумком! Навешали ему на эти самые уши лапши, а он и слушает, а они все больше веселятся и даже уже не пытаются это скрывать…
Надо было сказать в ответ что-то резкое и остроумное. Ну или хотя бы просто резкое. Пусть даже грубость, неважно, что-нибудь, чтобы они осеклись и замолчали! Что-нибудь обидное, чтобы им тоже стало плохо и стыдно… Саша поднялся. Сейчас он бы мог им показать… С них бы мигом сдуло веселость, и их самих мигом бы сдуло из-за стола, и не скоро еще они после этого смогут встать на ноги… Нет, нельзя, нельзя… Надо просто что-то сказать им. Сказать, что они… что он… Сосчитать про себя до десяти. Раз, два… два… во… восемь…