— И он отвечал?
— Отвечал. И видно было, что он старается объяснять понятно. И пока он говорил, даже казалось, что я все понимаю… А потом, после разговора, вернуть это понимание я уже не мог.
— А теперь ты думаешь, что я смогу и вообще захочу тебе что-то объяснить так, чтобы ты понял?
— У меня нет выбора. Да и у тебя тоже. Иначе ты бы не сидел тут со мной уже столько времени, а заехал бы мне кулаком в ухо и ушел.
— Возможно, я так и сделаю в конце концов.
— Хорошо. Но сначала расскажи.
— А нечего рассказывать. Ты думаешь, я тебе сейчас открою какой-то секрет? Так вот: нету никакого секрета. Знаешь такую песенку? Секрет? Какой еще секрет? Секрета никакого нет! Просто все кончилось. Точнее, еще не кончилось, но близится к своему концу. Вы думали, всему конец — это непременно апокалипсис, ядерный взрыв, предсмертная судорога? Я тоже так думал. Я стремился к этому, я тысячи раз разыгрывал этот сценарий, пусть в игрушечном масштабе. Но я не всеведущ, я лишь часть вселенной, как и тот, кого вы знаете под именем Сёмы. Я принадлежу этому миру, а не управляю им… хотя слишком часто об этом забывал. И за это поплатился.
— Ага. Значит, конец света. А почему именно сейчас?
— Нипочему. Просто у всего есть конец.
— Даже у вечности?
— Выходит, даже у нее. Мир износился, истончился, и механизмы его начинают отказывать один за другим. И в первую очередь перестало работать… то, что вы называете волшебством или магией. Ну или как вы там это называете, я не знаю.
— Примерно так и называем. Значит, волшебство покидает этот мир. Понятно. А что остается?
— То, что помельче и попроще. Оно протянет дольше. Можешь не беспокоиться о своей обычной жизни, ты проживешь ее до конца. Ну, правда, она не будет прежней. Вы это почувствуете острее, чем остальные. Но большинство людей вообще ничего не заметит, разве что очень смутно. Смысл их существования — просто существовать, а хотя бы и по инерции. Только тот, кто обладал многим, поймет, что он утратил. Лучше всех это понимаю я.
— То есть ты теперь стал обычным человеком? И Сёма тоже?
— Скорее всего. Мы сами отчасти виноваты. И он, и я зачем-то ввязались в эту глупую игру на вашем уровне. И теперь выброшены в ваш мир и не сможем отсюда выбраться. Впрочем, и это закономерно, и это мы заслужили… Раньше было не так, раньше наше противостояние имело совсем другой масштаб и другие формы. Но и мы, видать, незаметно для себя поизмельчали, опустились до вас — и превратились в то, чем играли. Два шахматиста увлеклись партией и вдруг сами оказались пешками. В буквальном смысле пешками — маленькими деревянными болванчиками, немыми и бессмысленными, и ни к чему не пригодными.