— Элизабет, вы меня разыгрываете?
Миссис Тернер была исполнена жажды деятельности.
— Нет! Клянусь… Вот… — Подобрав юбки, полезла мимо кустов — зацепилась, дернула, не жалея платья. — Вот… вон!
Норрингтон пожал плечами. Шагнул, пригнулся.
— Возможно, это…
И осекся. Он был бы рад сказать, что это другая мартышка, — но последние события практически лишили его возможности с кем-то ее перепутать.
Тварь притаилась в гуще кроны — в задней лапе наполовину очищенный банан, жилетки нет, порванная рубашка в линялой копоти. Не глядя на людей, ловко сунула банан в рот… Элизабет больно вцепилась командору в локоть, шепотом приказала:
— Стойте!
Мартышка выплюнула банан и разразилась возмущенным визгом — целой длинной тирадой обезьяньих ругательств; она металась по дереву, отплевываясь и грозя кулачком… а в другой лапе у нее явно что-то было.
— Она не может есть, — упавшим голосом пробормотала Элизабет. — Вы правы.
— Я знаю, — он не сводил глаз с мартышки.
— Она выплыла, — перебила Элизабет. — Она не может утонуть…
Мартышка, скалясь, показывала про́клятую монету; повертела, и…
Элизабет ахнула. Ощущение было странным — не то короткое головокружение… не то содрогнулся мир. Налетел ветер, зашумел листвой, — пригнулись кусты, полетели сорванные лепестки; бабочка таки сорвалась с розы — заметалась, подхваченная ветром… Мартышка сиганула с одного дерева на другое — исчезла в листве.
И все кончилось. Элизабет прижимала пальцы к виску.
— Боже… Джеймс, — она все еще держала Норрингтона за рукав. Глядела снизу вверх. — Если вы правы… А теперь она здесь…
Он улыбнулся — попытался улыбнуться.
— Ну что вы. Мы же не в море. Мы на твердой земле… — Попытался пошутить: — Я не думаю, что она способна причинить зло целому острову.
Губернаторская дочь вдруг совершенно несвойственным благородным леди жестом почесала макушку — взъерошив волосы.
— Я прикажу слугам обыскать сад. Хотя… — Глядя исподлобья, улыбнулась растерянно и жалко. — Это ведь безнадежно — ловить мартышку, да?
В эту ночь по всему Порт-Ройалу выли собаки.
В эту ночь командор Норрингтон впервые в жизни попытался напиться, чтобы забыться. Под дверью собралась прислуга — в щель наблюдали невиданное зрелище. Толстая чернокожая кухарка Элис, прижимая к губам край передника, толкала локтем сожителя-лакея:
— Ой, огонь уронит… Иди же!
Лакеи, перемигиваясь, считали пустые бутылки.
— …Головой отвечаю — пять! — клялся плешивый сожитель.
…Сгорели все свечи, кроме двух в серебряном трехсвечнике, стоявшем прямо перед командором. Навалившись разъезжающимися — сминая скатерть — локтями на стол, Норрингтон тупо щурился на расплывающиеся огоньки. Тьма ползла из углов. Зудела, вилась вокруг свечей мошкара — и с треском сгорала; бренные останки усеивали скатерть, будто поле брани.