– Поэтому я и не звонил.
Посидеть, как в старые добрые времена, не получается, когда молоды, то и времена – добрые. Виделись они тогда не часто. У каждого своя жизнь, общее – страсть к литературе. Я сравнивал их с Соллертинским. Тот, владея двадцатью пятью языками, знал, наверное, всё о литературе и музыке. Записную книжку вёл на старопортугальском языке. В своём кругу затевал викторины. Задавал вопрос:
– Что написано в конце 212-й страницы второго тома третьего издания Гоголя?
– Ну что вы, раз спрашиваете, то, конечно, знаете. Но не можете же вы знать, что написано на 212-й странице третьего тома?
– На ней, – небольшая пауза, – «режиссёр очень не любил фами».
– Что такое фами?
– Начало слова «фамильярность», продолжение на следующей странице.
Открывают третий том – точно.
Сейчас Юра дарит пушистого ангела в белых одеждах с блестящим крестом: «Будет оберегать. Обязан был привезти». К Ириному «спасибо» я добавляю: «Она сама ангел – хранитель». Приношу показать подарок моему ангелу – розу пустыни. Творение природы: кому дано, тот и творит. Лепестки маленькие и большие, размером с ладонь, на свету блестят, Бажовский Данила-мастер удивился бы. Подарок бесценный, потому что за ним спасённая Ирой человеческая жизнь. Что произошло?
За высокими заборами таинственные домики, вместе с ними спряталась зелень. Смелые финиковые пальмы вышли на улицу, прикрывая свои прелести сетками, как и положено в мусульманской стране. От посёлка отодвинулась четырехъярусная трибуна из неокрашенных досок с единственной целью – показать сверху скачки на верблюдах. Дальше её не пустили холмики песка, пришедшие из-за горизонта. Все одинаковые и нет им числа. Говорят, что за ними стоят высокие дюны, но до них не один день пути.
Туристы приезжают покататься на верблюдах и, судя по всему, понять, что такое Сахара. По-арабски – это пустыня, безмолвный простор, где лежат и бегают песчинки. Солнце по-русски – среднего рода, и делает у нас, что хочет: белые ночи летом, зимой уходит днём, не дождавшись четырёх часов. Здесь ислам, солнце – женского рода, не набалуешь, приходит строго в одно и тоже время (ну, почти в одно, дозволены маленькие радости) и уходит также, по расписанию. Делает пустыне макияж: веками и без изменений – красота. Её, Солнца (его – по-нашему), здесь всем хватает, в отличие от остального.
Верблюдов готовили долго, мы поднялись на верхний ряд трибуны – заглянуть за горизонт. Действительно, там барханы повыше. Мимо нас прыгают вверх-вниз мальчишки младшего школьного возраста. Вдруг они закричали внизу, сбились в кучу. Мы несёмся к ним, один, должно быть, сорвался сверху, не шевелится. Ира всех отодвинула – не мешайте, послала за доктором: «Бегом!». Хорошо, что в школе учат английский. Встаёт на колени, проверяет пульс. «Есть?» – «Кажется нет». Переворачивает осторожно на спину, начинает делать искусственное дыхание. Не знаю, чем помочь – не умею. Ирины руки напрягаются и расслабляются, напрягаются и расслабляются. Я одновременно вдыхаю и выдыхаю. Мальчишки остолбенели. Подлетает джип, рядом медпункт. У врача наготове шприц, что-то вводит и заменяет Иру. Тянутся секунды. Дотянулись, слава Богу, у них – Аллаху. Парнишка открывает глаза, судорожно вдыхает, теперь мы оба непроизвольно ему помогаем – вдыхаем вместе с ним, помощь уже необязательная. Мальчишки стараются вместе с нами. Пострадавшего кладут на носилки, загружают в машину, говорят Ире «спасибо» и уезжают.